В детстве я не сразу сообразил, что шутить и дурачиться принято не во всех семьях. Когда я подрос, то обнаружил, что все, с кем я дружу, как правило, очень забавные, но это скорее общее правило, чем непреложный закон. А еще я заметил, что некоторые люди сохраняют серьезность в любых обстоятельствах. (Уверен, вы сами не знаете, к какой категории принадлежите.) Более того, некоторым лучше прочих удается смешить и смеяться. (Мы-то знаем, кто вы.) Я задумался, в чем разница. И в конце концов понял, что разницы-то и нет. Посмеяться от души любят все, независимо от чувства юмора, склонности смешить и семейных традиций.

Приятно отметить, что среди ботанов юмор в особом почете. У комиков есть очевидно ботанские черты — от Граучо Маркса и Стива Мартина до Луиса Си Кея. Почему же среди ботанов столько людей с отменным чувством юмора — или, наоборот, почему среди людей с отменным чувством юмора столько ботанов? Пожалуй, отчасти подсказка в том, что среди ботанов крайне популярна особая разновидность шуток — каламбуры. Наверное, вы заметили, что шуточка про душ похожа на другие мои шуточки на этих страницах: вспомните, как я объяснялся в любви греческой букве φ и норовил писать через нее все подряд. Но ведь я тогда думал в основном о том, что для меня буква φ символизирует взаимосвязь разных областей знаний. А теперь я понимаю, что при этом происходило много другого интересного. Каламбур по природе своей проводит неожиданные параллели между несовместимыми понятиями. (Если вы так и не разобрались в параллелях между «принять душ» и «принять что-то как оно есть», то упустили соль презабавной шутки и… в общем, мне жаль вас.) Именно столкновение несовместимых смыслов и делает каламбур смешным — но это и серьезный творческий акт. Каламбуры приучают мозг к гибкому восприятию понятий, к отделению принципиально возможных интерпретаций от буквального значения слова или понятия. Сочетание далеких смыслов, создание новых неожиданных связей — один из важнейших источников творчества и в науке и в искусстве. Именно так и должно быть, oui?

Я пытаюсь намекнуть, что каламбуры — это форма игры с информацией. Еще бы ботаны их не любили! Каждая их шутка создает новые связи, и чем чаще они каламбурят, тем лучше у них получается: повторение — мать учения. Тут возникает забавная положительная обратная связь: юмор поощряет новые взаимосвязи, а новые взаимосвязи раскрепощают мозг и порождают новые разновидности шуток. Это сугубо ботанский процесс, хотя, разумеется, в нем нет монополистов. Подобными умственными упражнениями можно заниматься, если ты готов воспринимать всю сокровищницу абсурдных сопоставлений в окружающем мире. И тогда сам удивляешься, какие параллели прокладываешь. А может, удастся еще и посмешить кого-нибудь, пусть даже только себя самого.

Поскольку юмор помогает менять точку зрения, это еще и мощный механизм выживания перед лицом жизненных невзгод. Я уверен, что вы сталкивались с так называемым «юмором висельника» — когда в напряженных или печальных обстоятельствах человека накрывает волна спасительного смеха. Это похоже на процесс рождения каламбура, но по-другому: человек ищет новую интерпретацию событий и в конце концов находит какую-то ноту абсурда, которая и вызывает смех. Наверняка здесь и таятся корни чувства юмора семейства Най. Восьмого декабря 1941 года, в день трагедии Пёрл-Харбора (к западу от международной линии перемены дат) мой отец с товарищами попал под атаку Военно-морского флота Японии. Двадцать четвертого декабря 1941 года мой отец со своим подразделением был взят в плен моряками Военно-морского флота Японии на далеком атолле Уэйк-Айленд посреди безбрежного Тихого океана. Потом он провел в японском лагере для военнопленных 44 месяца — почти 4 года. Раза два меня брали на встречу выживших защитников Уэйк-Айленда, и, послушав их рассказы, я сделал вывод, что отца спасло чувство юмора.

Быть военнопленным — это, как бы так выразиться, сильный стресс. Ежедневные побои. Ежедневный голод. Ежедневная изнурительная усталость. Летом они работали на солнцепеке. Зимой мерзли до костей. То и дело кого-то выбирали — совершенно случайно — и сносили ему голову мечом: эта безумная реконструкция ритуала, принятого в Эдо в XVII веке, была призвана всего-навсего напомнить пленным, что лагерное начальство серьезно настроено. Мой отец называл лагерных охранников «вояками» (gung ho — это сильно американизированный вариант японского выражения, означающего «а ну-ка все вместе», вошедший в пословицу среди американских военных моряков). Ничего себе! Они рубят людям головы — и он называет их просто «вояками»?! Но именно так папа с друзьями пытался выжить в сложившихся обстоятельствах: жизнь была такой страшной, что о ней невозможно было говорить прямо, и тогда и сейчас, даже с женами и детьми.

Словесные игры стали для отца и других военнопленных мощным средством поддержать боевой дух. Они придумали свой язык под названием «тут», чтобы лагерное начальство не понимало их личных разговоров, то есть создали информационную игру. На языке «тут» слова надо произносить побуквенно и очень быстро: согласный звук произносится как «звук-у-звук», то есть вместо «б» надо произносить «буб», а вместо «ф» — «фуф». А гласные произносятся нормально. Но есть исключения: буква «с» — английская «си» — читается «кэш», чтобы отличить ее от «k» — «кей», которая читается «кук». Четыре года практики — и все очень бегло «тутировали» любые фразы. Папины друзья называли его «Нун-е-дуд» — «Нед». «Эй, Нунедуд, гугдуде тута лулопупатута?» — «Эй, Нед, где та лопата?»

Много лет спустя, когда папа учил всех нас языку «тут», это была просто дурашливая словесная игра, в которую мы играли всей семьей и соревновались, кто говорит быстрее. Но тогда, под прицелом японских охранников, эти словесные игры были делом весьма серьезным. Отец и другие бывшие узники лагеря для военнопленных неохотно делились воспоминаниями о военном времени и даже просто молчали о них, так что я не знаю, что там на самом деле было. Но поскольку Нед Най и его лучший друг Чарли Варни так бегло говорили на своем языке «тут», думаю, для них это было не просто развлечение. Подозреваю, что узники предупреждали друг друга об опасности лаконичными фразами, которые их охранники не могли разобрать. Не удивлюсь, если наречие «тут» спасло кому-то жизнь. И оно совершенно точно помогло узникам сохранить рассудок и целеустремленность.

Принцип «нет худа без добра» — главное достоинство юмора. В повседневной жизни лагеря для военнопленных, помимо голода, зубовного скрежета, непосильного труда и необходимости постоянно держать себя в руках, был еще и некий капитан ВМФ США, который теоретически должен был отвечать за папин отряд. По отцовским воспоминаниям, этот капитан панически всего боялся, но прятал это за бахвальством и внушительным, по собственному мнению, лексиконом. В частности, он щедро сдабривал свою речь словечками вроде «небеспременно». Честно говоря, в словарях такого не найдешь, да и «беспременно» не самое частое слово. А приставка «не» лишала его всякого смысла, хотя с математической точки зрения вроде бы меняла плюс на минус. А мой отец очень тонко чувствовал язык, поэтому для него постоянно слышать от капитана это несуществующее слово стало настоящей пыткой, которая со временем вполне могла тягаться и с голодом, и с побоями, и со всем прочим. И тогда отец сделал из него рычаг для сдвига точки зрения, необходимого, чтобы сохранить здравый смысл: ведь можно было сосредоточиться на мелкой нелепице вместо непреодолимого ужаса.