– Наверно, не надо было видео отключать. – Он расстроенно хлопнул себя по лбу. – Тогда бы ты не отрубился! Наверно…

Я продолжил таращиться на свои кеды и молча пнул рюкзак. Ярику просто было меня жалко. На его месте я бы сказал, что я полный идиот. И не «наверно», а точно.

– Теперь уже без разницы, – я шмыгнул носом. – Предки в жизни ничего не подпишут после того, как я завалил математику. И на Аллу Иванну нечего рассчитывать.

– Но… может… – Ярик растерянно замолчал на полуслове.

– Good morning! – поднялась из-за своего стола англичанка. – Let’s begin our lesson!

Все с грохотом встали и замычали «моорниинг».

– Может, потом научишь меня чему-нибудь, – тихо сказал я, почему-то хриплым голосом. – Когда станешь профи в лагере.

После английского Ярик убежал занимать места в столовой, а я плелся по коридору. О какой еде может идти речь? Мне теперь вообще было все равно. Хоть бы эти каникулы совсем не наступали. От мрачных мыслей отвлек странный всхлипывающий звук. Похоже, кому-то было так же «весело», как мне! Я завернул за угол. У окна стояла Машка Чижикова и ревела, завернувшись в кружевную штору, как в кокон. Мне стало как-то не по себе. Чижикова, конечно, чокнутая, но я ни разу не видел, чтобы она плакала. Даже когда в пятом классе мы утащили и спрятали ее пенал, она не хныкала, как остальные девчонки, а орала и здорово побила всех сумкой.

Я целую минуту дергался туда-сюда, а потом все-таки шагнул поближе и постучал Машку по плечу.

– Эй…

Чижикова подскочила и испуганно уставилась на меня. Она сняла очки, видимо, чтобы реветь было удобнее, и теперь выглядела очень странно. Машка поморгала, надела очки и воинственно шмыгнула красным носом.

– Что?

– Эээ, ничего. – Я покраснел и мгновенно почувствовал себя очень тупо. – А ты чего… ну… – Я мотнул головой, показывая на ее заплаканное лицо.

Машка успела нацепить на себя строгое выражение. Я уже стал жалеть, что подошел к ней, но тут она снова всхлипнула.

– К Елене Сергеевне ходила, спрашивала, когда она скажет оценки, и что будет, если перепутала знак в одном задании.

Я закатил глаза – только о математике сейчас слушать не хватало.

– А она… – Машкин голос задрожал, и она принялась хлюпать носом, – накричала на меня, сказала, что ничего еще не смотрела, у нее еще три урока, и что потом она, с моего позволения, отдохнет и поест, и сядет проверять контрольные только на седьмом уроке, и чтобы ее никто больше не дергал, и что за любую ошибку, все равно какую, оценку снизят на ба-алл… А я просто забыла минус поставить в ответе, в восьмом задании…

– Да ну тебя, я подумал, умер кто-то! Ревет она тут! – рассердился я.

– У меня никогда ниже пятерки не было, так обидно. – Машка завсхлипывала сильнее. – И учителя на меня никогда не кричали…

– Добро пожаловать в реальную жизнь, – буркнул я и вздохнул.

Какой смысл злиться, отличница, что с нее взять. Я скинул рюкзак, порылся в нем и вытащил упаковку бумажных платков – мама все время пихает их и думает, что приучает меня к аккуратности.

– На, – я протянул платки Чижиковой.

Машка вытаращилась на меня сначала в очках, потом без них – глаза у нее сделались совершенно круглыми.

– Спасибо, – пробормотала она, взяла платки и стала вытирать лицо. При этом она то и дело озадаченно поглядывала на меня – по-моему, у нее слезы чуть ли не сами высохли за секунду. От всех этих взглядов я снова почувствовал, как лицо начинает гореть. Ну точно чокнутая – то ревет из-за дурацкой оценки, то дырку во мне протереть своими глазами пытается… Я отступил на пару шагов и вдруг замер. Идея была такой отчаянной, что я сам себе не поверил. А что, если…

– Так математичка не видела еще наши работы?

Чижикова помотала головой.

– Нет, говорю, она только на седьмом сядет проверять.

– Ага. Ну я пошел, – попятился я.

Машка так же озадаченно кивнула.

– Не плачь, – крикнул я, прежде чем рвануть вниз по лестнице. – Все будет нормально!

* * *

Ярик сначала выпучил глаза, потом открыл рот, закрыл его, потом подавился пирожком и обкашлял меня крошками. А потом зазвенел звонок. Дар речи у друга пропал, похоже, капитально – он молчал чуть ли не пол-урока. Я весь извелся, ерзал на стуле, сверлил Ярика многозначительными взглядами и пытался привлечь его внимание. Вместо этого внимание на меня обратила биологичка и спросила, чем отличаются звери от людей. Я с готовностью сообщил, что у зверей голова сплюснута с боков, и глаза торчат по сторонам, а не рядом, как у человека. Биологичка закрыла ладонью лицо и стояла так несколько секунд, а потом махнула на меня рукой.

«Ты рехнулся». Я прочитал сообщение на телефоне, который Ярик положил передо мной на парту, стер его и стал писать ответ.

«Сам знаю! Терять уже нечего».

Я пододвинул телефон к другу, он прочитал и фыркнул. Через секунду перед моим носом снова появился телефон с запиской на экране: «От тебя родители отрекутся! А сначала убьют! А перед этим тебя убьет математичка, а до того Алла Иванна и я!»

Я закатил глаза.

«Плевать, я решил. Можешь не участвовать, я не обижусь».

Я сунул другу телефон и отвернулся к стене. Из-за стекла полки на меня нагло таращился череп. При одной мысли о том, что я собирался устроить, ладони становились липкими, а ноги холодели. Эта выходка определенно переплюнет все предыдущие – да и будущие, наверно, тоже! Если я решусь.

Ярик молчал. И телефон больше не подсовывал. Может, плюнуть на все? Череп расплылся перед глазами, и вместо него появилась Алла Иванна. «Никакого лагеря не будет», – прогрохотала она и сурово взглянула поверх очков. Рядом появились мама с папой. Папа хмурился, а мама развела руками: «Уговор есть уговор!» Вдруг все три фигуры замигали и подернулись рябью, как в сломанном телевизоре, и вместо них появился Тони Хоук. В этот раз он не говорил маминым голосом, а просто грустно молчал. У меня в животе что-то противно сжалось и перевернулось. Нет, к черту все, я не трус! Оно того стоит! Я зажмурился изо всех сил и тряхнул головой. Перед глазами снова ухмылялся череп.

– Вася! – шипел мне в ухо Ярик.

– А? – вздрогнул я.

– Ну наконец-то, оглох, что ли! Я с тобой, – прошептал друг и стукнул меня кулаком в плечо. – Ни в какой лагерь я без тебя не пойду.

Целых сто лет я хлопал глазами и соображал, что означают эти слова.

– Закрой рот, – посоветовал Ярик.

– Но…

– Мы же друзья или где, – пробормотал Ярик, глядя в сторону. – Двое или ни одного.

У меня внутри все заколотилось, и захотелось одновременно подпрыгнуть, заорать, стукнуть Ярика от души рюкзаком и изо всех сил его стиснуть. Наверное, я стал превращаться в девчонку. Поэтому я просто нахмурил брови и посмотрел на Ярика Благодарным Взглядом – как крутые парни в кино. А еще решил, что подарю ему тот шлем, на котором огонь нарисован. Может быть.