Она снова посчитала, что удалила спирать как раз накануне своей последней операции, и надел Романовский презерватив или нет — паниковать рано.

— Вот будет прикол, если ты беременна.

— Ага, обхохочешься, — хмыкнула Аврора. — Ладно, отдыхай, пока ребёнок спит. Прости, что разбудила.

— Не, не, не разбудила, — зевнула Ирка. — Я рано встала, хоть всю ночь и не спала. Привычка. Да и кофе уже налила. Буду работать. Подрядилась тут дистанционно ещё в одну компанию, надо вникать.

— А я пойду в кустики сбегаю, да квартиру забронирую. Куда-то же надо возвращаться.

— Ты осторожнее там с кустиками — клещи.

— Да в курсе я, в курсе, помню. Да и папа уже пять раз предупредил, репеллентом обрызгал. Сижу, дышу не свежим воздухом, а химией.

— Не задохнёшься, ветерком обдует. Всё лучше, чем энцефалит подхватить. Сама знаешь, это тебе не Питер — Дальний Восток.

— Знаю. Ладно, звони, как соскучишься, — Аврора ткнула в красную кнопку на экране и отключилась.

Прошлась по берегу, размять ноги. Посмотрела, что там вырыл пёс — скелет старой сгнившей рыбы. Под ногами хрустели камни. У какого-нибудь тёплого моря на песке Аврора, бывало, скучала по этой суровой красоте. Серым тяжёлым камням, что как песок не забивались в еду и одежду, не хрустели на зубах, не превращали волосы в сено. Лежали веками, омываемые холодной водой, блестели на солнце, твёрдые, гладкие, молчаливые.

Сделав круг, она вернулась к отцу.

— Перекусить не хочешь? — спросил он.

— А ты? — смотрела Аврора, как ловко снимают с крючка рыбу его обветренные узловатые пальцы, как та бьётся в рыбацкой пластмассовой банке, переливаясь чешуёй.

— Пока нет, — ответил отец.

— Мы вчера в Сикачи-Аляне смотрели, как ловили сазанов, — присела Аврора на корточки.

— На фидер? — спросил отец, а когда Аврора непонимающе тряхнула головой, уточнил: — Это такая донная снасть с кормушкой.

— Да, точно, в неё прикормку с кукурузой забивали.

— Ну это кто на что привык ловить, — философски заметил отец. — Каша, кукуруза, опарыши.

Аврора наблюдала, как он закидывает удочку, как совсем по-стариковски кряхтя и держась за колено, садится на низенький стульчик.

— Скажи, пап, а ты жалеешь, что тогда не ушёл к другой женщине?

Отец несколько секунд подумал и покачал головой.

— Нет. Не жалею.

— Почему?

Отец пожал плечами.

— У неё был муж, ребёнок, у меня — жена, ты. Это было так, временное помешательство, что ли. И сначала щемило остро, невыносимо прямо, жить без неё не хотелось, а потом прошло, словно ничего и не было.

— А долго вы встречались?

— Пару месяцев.

— А почему расстались? Потому что мама узнала?

— И да, и нет. Надо было определяться: или там, или здесь. На два дома жить — это не по мне. Да и маме, я сам сказал. Этого она мне и не смогла простить до сих пор. Говорит: «Лучше бы я не знала. И не узнала никогда». Но я иначе не мог.

«А если бы я не знала?» — подумала Аврора.

Если бы всё осталось по-прежнему? Хотела бы она и дальше так жить, в счастливом неведении? Чтобы очередная юная модель, приходя в клинику, смеялась ей в лицо, а она не понимала почему? Или лучше, как сейчас: боль, ад, развод, пусть горькая, но правда?»

Впрочем, какая же это правда. Ни сожалений, ни раскаяния — Романовского просто сдали, сам бы он ни за что не сознался. Говорят, раскаяние, когда нет выбора — с петлёй на шее, под дулом пистолета или гнётом доказательств — это не раскаяние, это трусость.

— А если бы ты ушёл, как думаешь, пожалел бы? — всматривалась Аврора в небритое неулыбчивое лицо отца.

Глава 39

— Этого я знать не могу, как бы оно сложилось, — размахнулся он, забрасывая снасть. — К худшему ли, к лучшему, — забросил, тяжело вздохнул.

— Долго болело?

Отец сел, на руку Авроры опустилась его горячая мозолистая ладонь.

— Долго ли, коротко, а отболело. И у тебя отболит. Вот что я тебе скажу: не слушай никого, ни мать, ни подруг, ни мужа. Не им жить твою жизнь — тебе. И если тебе поперёк души такая жизнь — уходи и не оглядывайся. Легко не будет. Будет горько, трудно, тоскливо. Но потом обязательно пройдёт. Всё проходит. Всё.

Его пальцы сжали её руку.

— Спасибо, пап. За совет. За то, что ты на моей стороне.

— Я всегда на твоей стороне, какой бы решение ты ни приняла. Ты же моя девочка, — улыбнулся он, похлопал Аврору по руке. И вдруг резко встал: — Ох ты ж!

Удилище согнулось, леска натянулась струной.

— Верхогляд, — радовался отец, вытянув на берег рыбину. — Да ты посмотри какой здоровый. Ну-ка сфоткай-ка меня с ним. Да тащи безмен, завесим.

Аврора подумала, будь у неё сын, как бы он сейчас радовался вместе с дедом, как бы они все вместе ездили на рыбалку, как бы дед его учил, трепал по голове, подбадривал. И, может, не чувствовал бы себя таким одиноким, как сейчас, как и она.

Может, и правда, всё, что ни делается — к лучшему. И конец — это всегда начало чего-то нового. Может, ей суждено было встретить Кораблёва?

Демьян. В груди заныло.

Аврора очередной раз посмотрела на часы. Время словно сжималось, и вместе с ним начинал блёкнуть мир — чем меньше оставалось до отъезда Демьяна, тем сильнее терял цвета, звуки, запахи, остывал. Замирал потухшей лавой. Черствел.

Утренний клёв закончился. Отец пошёл по берегу пообщаться с друзьями-рыбаками.

Аврора купила билет, выбрала квартиру. Посчитала, сколько денег осталось на карте, и решила, что может позволить себе купить ещё кое-что. Кое-что действительно важное.

Ирка, конечно, её убьёт, но плевать.

— А доставка у вас есть? — уже звонила она в магазин, прикрывая телефон от ветра. — Сколько?.. А какие модели есть в наличии?.. Да, эта подходит… Что? Банкетку? В смысле стул? А у вас есть для ребёнка с регулируемой высотой?.. Да, возьму. Наушники? Наушники у него вроде есть. Подходят же любые?.. Да, я сама подъеду в магазин. Вы без обеда?.. Спасибо!

Закончив разговор, она рухнула в кресло. Пару минут лежала, глядя на проплывающие над головой облака, а потом подскочила.

— Пап! Папа! —