Он молчал. Имя забыть?! Он ради имени своего, ради положения нынешнего на смерть шел, год за годом, тяжкую службу нес, а она предлагает ему все это забыть, словно пустое то все было.

— Честь моя задета, — успел вставить он меж слов ее. — Имя мое посрамлено.

— Да забудьте вы про честь, а имя… так новое себе заведете. А это все от лукавого, от гордыни, забудем все, заживем тихо и хорошо, и ни войн, ни упырей, ни господ спесивых у нас в жизни больше не будет.

Нет! Ни за что такое случиться не могло! Никогда! Он не собирался ни от чести своей, ни от имени отказываться. Волков вдруг понял, что лучше ему умереть с именем своим и в рыцарском достоинстве завтра, чем прожить еще тридцать лет жирным бюргером в каком-то поганом городишке. Лучше погибнуть в бою! Или даже на плахе!

И еще он думал о том, что больше всего на свете он хочет ни денег и ни замка, даже ни эту красавицу, а хочет он ответить, посчитаться с горской сволочью именно за честь свою. И он пойдет на тот берег не повеление архиепископа Ланна, даже не за побитого товарища, а за честь свою. У него до сих пор кулаки сжимались, а сердце наливалось холодом ненависти, когда он представлял злорадные морды тех ублюдков, что били кольями Брюнхвальда, словно это они его били. Он уже трясся от злобы и не слушал ее больше, он уже был готов идти на тот берег хоть сейчас.

А она все что-то говорила и говорила, когда кавалер убрал ее руки от себя и сказал строго:

— Пойдешь за графа, дело решенное.

— И когда же я выйду за графа? — тихо спросила она, кажется, смиряясь со свое судьбой.

— Послезавтра, — он помолчал. — И радуйся. Ты будешь венчаться в главном соборе Малена, а венчать тебя будет сам епископ. Завтра едем в город, ты купишь себе все, что захочешь. Все, о чем только мечтала.

Волков думал, что она хоть что-нибудь спросит у него, о чем-то заговорит. Но она сразу сникла, замолчала, отошла от него, пошла и легла на перины сверху, она сдалась. Легла на спину, но перинами не укрылась, оставив свою красоту освещенной лампой неприкрытой. Если господин захочет — пусть берет. Недолго ему любить ее оставалось.

* * *

Таинство было быстрым, епископ был добр и улыбчив, а граф был румян и свеж, несмотря на свой возраст, он сиял. Рядом с высокой и ослепительной красавицей он выглядел не таким уже и сиятельным вельможей, несмотря на свои меха, золотые цепи, перстни и роскошный алый шелк. Нет, никто на него не смотрел, когда рядом с ним стояла Брунхильда в платье черного бархата, расшитого серебром.

Господа офицера косились на Волкова и не понимали его, как можно было отдать из своих рук такую красоту, женщину, которая чуть не слепит всех своей красотой, из которой жизнь и сила бьют фонтанами такими, что даже старики рядом с ней молодеют.

Господа офицеры не знали, что в последний момент возле храма кавалер предпринял попытку, последнюю попытку оставить Брунхильду себе.

Когда карета графа прибыла и тот выскочил из нее, он первым делом подошел к кавалеру и спросил, улыбаясь от нетерпения:

— Сын, мой, а где же мой ненаглядный ангел?

Его улыбочка, его это нетерпение, которое больше пошло бы юноше, а не седому, шестидесятилетнему старику да и весь его напыщенный вид вызывал у Волкова только раздражение. И кавалер вдруг решился, он поклонился ему и сказал негромко:

— Перед тем, как свершится таинство, решил я вам сказать то, что жениху о невесте знать должно.

Волков с удовольствием видел, как лицо графа меняется от радостного ожидания до удивленной напряженности:

— И что же я должен узнать? — медленно спросил фон Мален.

— То, что Брунхильда вовсе не моя сестра.

— Не ваша сестра? — удивленно переспросил граф. — А кто же она?

— Она дочь жалкого трактирщика из Рютте, я подобрал ее там пару лет назад.

Лицо графа стало каменным. Кавалер уже думал, что сейчас он закричит, назовет его мошенником, пообещает ему все кары Господни и человеческие.

— И все это время, — продолжал Волков, — она…

— Ни слова больше, — вдруг прервал его граф и поднял даже руку для убедительности, — ни сейчас и ни в будущем я не желаю знать и слышать о ней ничего дурного.

— Но я должен был вас предупредить…

— И то прекрасно, — строго сказал фон Мален, — вы меня предупредили, я все слышал. Но впредь я прошу вас больше о том никому не говорить, никому и никогда. Прошу вас дать мне слово.

— Я обещаю вам, граф, — сказал Волков не сразу.

Он был разочарован, он надеялся, что граф откажется от Брунхильды, но тот готов был взять ее любой, какая бы она не была. После этого разговора граф, что забирал у него красавицу, не стал ему нравиться больше, но Волков стал больше его уважать.

Впрочем, он графа не винил и был ему даже признателен за то, что у Брунхильды все теперь будет хорошо. Кавалер вовсе не был уверен, что вся эта интрига попов из Ланна против герцога Ребенрее закончиться для него самого добром. Впрочем, теперь, когда Брунхильда была пристроена, ему было легче затевать войну.

Как говорится, с легкой душой.

Когда немногочисленные гости, из которых Волков мало кого знал или даже видел, ехали в городскую резиденцию, граф уже был там.

Он встретил всех один, без молодой жены. И, поклонившись, сказал тоном извиняющимся:

— Друзья мои, со всем прискорбием вам говорю, что графиня занемогла и просит немедля отвезти ее домой в поместье. Окажите великодушное понимание и простите нас, но нам со всей скоростью надобно отъехать. Мой дом, мои повара и погреба к вашим услугам, господа.

Многие гости с удрученными лицами пошли к нему справляться о здоровье графини и выражать сочувствие. А Волков с господами офицерами остался в стороне. И после граф подошел к нему сам:

— Друг мой, — говорил он тихо, — уж извините меня, но я уезжаю, простите, но послезавтра дочь мою под венец поведет мой старший сын, меня на свадьбе не будет.

— Понимаю, — спокойно сказал Волков.

— А то у ангела моего дурное расположение духа нынче, — объяснял граф.

«Ты еще не видал ее дурного расположения духа, старый дурак», — со злорадством думал кавалер и опять говорил, кивая головой:

— Понимаю, граф.

Так, даже не показав лика из кареты, новоиспеченная графиня уехала в поместье своего мужа. Даже рукой не помахала ему, дрянь, а ведь это он для нее все устроил. Для нее.

А повара тут, в Малене, были дурны. Это Волков еще в первый раз отметил, не чета тем, что были в поместье. А вот винные погреба с окороками и с сырами у графа были на высоте. Только вино кавалера и утешало в тот вечер.

Попробуй еще подобрать доспех на такого здоровяка, каким был Увалень. Теперь его все так и завали. Волков поехал утром по мастерским, кузням и лавкам оружейников. Но, слава Богу, Мален, казалось, весь состоял из них. Тут можно было найти все, что надобно. Кавалер очень любил ходить по таким лавкам. Больше, чем девы младые любят ходить по лавкам с одеждами. Это отвлекало от грустных дум, и он был рад отвлечься.