Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из жанров хорроры – совсем не моя территория. Не понимаю, зачем они нужны, что они дают. Кому-то, наверное, классно побояться, но мне это неинтересно и вызывает какой-то смех. В этот жанр точно не пойду. Даже какая-то комедия и фантастика мне ближе, чем вот это все. Еще боевики, фильмы-катастрофы – вообще не мое.
Моя жанровая территория – драма. Этот жанр позволяет глубоко исследовать отношения, про которые мне всегда интересно снимать. Нравится смешение жанров, насколько это возможно. Как, например, в «Шторме»: это история коррупционного мира, она про двух друзей-полицейских, которые начинают расследовать громкое дело о крушении здания из-за сильного снегопада. А внутри – история драматических отношений, очень глубоких, история любви. Про полицейских – фабула, а вот это – про смыслы. Про то, как человек идет на все, ни секунды не задумываясь о том, какие поступки он совершает, ради того, чтобы спасти жену. Она тяжело больна, и нужно слишком много денег, чтобы ее вылечить. Без нее он не может жить. Мне нравятся такие двойные линии.
Фильм «Сердце мира» – это же тоже не про притравочную станцию, не про диких животных, не про зоозащитников, а совсем про другое. Вторая линия дает возможность рассказать чуть больше, чем есть в возможностях жанра. Комедия, например, по идее должна только смешить. Но бывают прекрасные комедии, глубокие, насыщенные разными переживаниями, а не только смехом.
Социальная драма может быть в моем кино лишь как один из смыслов, когда через личное мы выходим на что-то общее. Я не люблю сразу рассказывать про общее. Сначала буду про личное. «Аритмия», например, никогда не планировалась как социальная драма, это была история отношений двух людей. Когда у героев появилась профессия – врачи, то стало понятно, что нужно насыщать историю такими точными деталями, чтобы было понятно, как устроен мир этих медиков, как они существуют в нем. Дальше все вышло само по себе. Жизнь начала проникать глубоко в драматургию. Теперь говорят, что это мощное социальное высказывание. Но это не было изначально нашей задачей. Так получилось, и это нормально.
Не знаю, откуда берутся стальные нервы, может быть, они тоже тренируются
Самое главное качество режиссера – страстность. Потому что страсть движет нами, ведет к созданию фильма. Без страсти ничего хорошего не получится, только натужное кино. Еще нужно быть рабочей лошадкой. Для того, чтобы получилось что-то хорошее, нужно очень много работать и не бояться ошибаться и переделывать. Бывает случайность, когда получается вдруг что-то легко. Но профессия тяжелейшая, и нужно понимать, что необходимо вложить очень много труда, если хочешь сделать что-то по-настоящему талантливое, а не просто повеселиться на площадке. Это очень важная вещь.
Я вот по некоторым студентам вижу, когда веду иногда мастер-классы, что они не готовы к работе. Им кажется, что все как-то само собой получится. Или если один раз получилось, то думают, что всегда будет так. Они не готовы работать по-настоящему, не вполноги, а полностью выкладываясь. Это важное качество. Посмотрите на любого режиссера, который сейчас у нас на слуху. Они все работают на износ. Не знаю, как Хлебников выживает, он просто безостановочно в пахоте находится. Это важно. Голова не должна находиться в пустоте, она должна все время что-то делать.
Еще стальные нервы нужны, потому что приходится сталкиваться с огромным количеством неприятностей и всяких разных событий. Если по каждому поводу заходиться в истериках, то ничего не снимешь. Многие так живут, но для себя я определяю, что нервы должны быть действительно стальные. Режиссер должен быть готов ко всему, в том числе к тому, что твой проект, над которым работаешь два, три или четыре года, не состоится. Надо уметь справляться и с той ситуацией, когда то, что снимаешь, может провалиться. Не знаю, откуда берутся стальные нервы, может быть, они тоже тренируются. Но они необходимы, чтобы не погибнуть в запойных состояниях, чтобы выходить из депрессии и идти дальше.
Необходимо умение говорить «нет». Это у меня плохо разработано. Если всегда говоришь «да», то потом можно очень сильно пожалеть об этом. Ввязываешься в какие-то истории, которые высасывают энергию, кровь, и в результате ничего не получается, потому что делаешь без желания. Умение говорить «нет» вовремя – это то, что я пока еще плохо умею, но это тоже очень важное качество для режиссера. Это в том числе и про компромиссы, и про способность отказываться от всяких сладких предложений, которые сыплются. Хочется за все схватиться, со всеми работать, но все-таки нужно уметь останавливаться и говорить «нет». В том числе и в личной внутренней дистанции очень важно остановиться самому или остановить человека какого-то и сказать «нет, сюда ты не ходишь». Везде требуется это умение. Я только учусь.
Алексей Попогребский
«Недостижимое стремление к достоверности»
Я почувствовал, что с экрана ко мне тянутся волосатые руки автора
Можно сказать, что я с детства травмирован кино. «Солярис» я посмотрел, когда мне было лет шесть. До сих помню пузырящуюся кожу на обожженном теле Бондарчук после того, как Крис запустил ракету, пытаясь сжечь свой фантом. «Восемь с половиной» посмотрел, когда мне было шесть с половиной. На «Солярис» меня затащил мой двоюродный брат, который не имел никакого отношения к кино, а «Восемь с половиной» посмотрел в Доме творчества кинематографистов в Болшеве, потому что мой отец – сценарист. В более сознательном возрасте, в 14 лет, посмотрел фильм «Зеркало», который, наверное, меня сильнее всего перевернул. Примерно в том же возрасте – «Амаркорд».
Помню, телевизор был черно-белый у нас, как во многих семьях в то время. На нем нужно было переключать каналы плоскогубцами, потому что ручка переключателя быстро разваливалась. Мне кажется, у каждой второй семьи на телевизоре лежали плоскогубцы, и их ручки обязательно нужно было обертывать изолентой. Если это не сделать, телевизор жутко бил статическим электричеством от металлического штырька.