Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Такие дела, амигос»
«Вас хорошо понимаем» – вежливо ответил Доминго, – «но бизнес есть бизнес, нужно проверить».
«То есть?» – я почувствовал, как за спиной придвинулся жаба.
«Окей, окей!» – он попытался взять меня за локоть. Я выдернул руку, рюмка расплескалась ему на штаны.
«Зачем вы делаете нам трудности?»
В этот момент в коридоре заржали. Я увидел, что мой приятель курит с охраной.
«Нужно проверить» – вежливо повторил Доминго.
И тогда я успокоился. Выложил на стол мятые купюры, ключ от номера, визитку. Из нагрудного кармана достал удостоверение и Доминго по слогам прочитал мое имя.
«Галип! – протянул документы жабе, тот спрятал в карман. – Но, повторяю, бизнес есть бизнес и этого, – кивнул на купюры, – недостаточно».
Теперь настала моя очередь развести руками.
«Вы проиграли и поэтому должны платить».
Тот же жест.
«Если вы отказываетесь платить, мы вызываем полицию, которая ставит русского журналиста в очень неловкое положение».
В коридоре снова коротко заржали.
«Но в бизнесе надо идти друг другу навстречу» – он придвинул счет и достал авторучку. «Мы очень любим русских, поэтому… – он что-то чиркнул на листке, -…вот наше последнее предложение!»
И кинул жабе листик.
«400» – показал мне тот бумажку.
– Кредитная карта «Кебан-отель», – я кивнул на ключ.
– Поехали.
85.
На выходе мне сунули бутылку шампанского – «ваши дамы не допили».
Урны поблизости не было, пришлось взять с собой.
Сели в машину как в кино про шпионов. Меня с бутылкой в центр, по краям бугай и жаба. Только наручников не хватает. «Кебан-отель» – бросил жаба и шофер молча кивнул. Едем.
Мимо летели те же рестораны, но мне казалось, что с тех пор, как я смотрел на них, прошла вечность. Судя по лицу, жаба был доволен. Хороший куш в начале ночи.
«Кебан-отель» – наконец бросил через плечо водила.
Я задрал голову. Шесть этажей, стеклянные двери, неоновая вывеска.
«Пять минут» – я показал ключ портье и запрыгнул на ступеньку. Прямо, направо, бассейн. Все как раньше. За кадками с пальмой лифт.
Кнопки мигали медленно, на третьем лифт встал. Сквозь стекло на меня смотрели бугай и портье, оба в белых рубашках. О чем говорят?
На ковер долго выгружали чемоданы.
86.
В лифте пахло прокисшим войлоком. Прислонившись к стене, смотрел как в окошечке плывут бетонные балки.
Здесь была подсобка, вот она. Стопки чистых полотенец, швабры.
Шел как во сне: пятки прилипают к полу, пространство вязкое.
Остановился перед дверью в номер – тот номер. Ручка разболтана, дверь старая. Видно, что за десять лет отель растерял звезды. Я уткнулся лбом в обшивку. Тишина, ничего.
Представил, что открою дверь.
Что она сидит на кровати, улыбается.
И между ног трубка.
87.
Во дворе пахло кухней, горелым жиром, апельсиновой коркой, кофе. Гудели холодильники.
Я стал спускаться в колодец. Сердце колотилось в животе, в горле, в затылке. Пересек двор, стал искать в стене калитку.
Отодвинул засов и дверь неожиданно легко распахнулась навстречу.
Из проема кто-то шагнул, заслонил свет.
«Не хорошо, друг» – просипел знакомый голос.
88.
Наверху хлопнуло окошко, вздрогнул и замолк холодильник.
Я опустил руки, жаба торжествующе сплюнул и было слышно, как плевок шлепнулся на асфальт.
Он придвинулся, стал шевелить губами.
Я незаметно переложил бутылку в правую руку. Удар оказался несильным, на согнутом локте. Он втянул голову в плечи, как будто поежился. Кожа съехала на лоб, и мне показалось, что он поморщился. Не нравится? Покачнулся, отшатнулся. Губы шамкали, но изо рта доносился клекот, шипение. Пластинка кончилась, но диск все крутится.
Надо выключить.
И я ударил еще раз.
89.
Бутылка разбилась, шипучка ухнула ему на рубашку. Жаба рыгнул и привалился к стене. Медленно сполз на землю, завалился на бок.
Рот перестал двигаться, взгляд остановился.
Лицо заплаканное.
Смешиваясь с кровью, по земле бежала струйка шампанского.
Путь был свободным.
90.
Мой дед был краснодеревщиком и пил запоями. Семейная легенда гласила, что как-то раз по пьяному делу он добрался до Китая. Говорили, что в Китае он собирался выведать секрет стиля, в котором работали восточные мебельщики. Но спустя два года вернулся ни с чем. Жена его за это время сошлась с другим и прижила ребенка, моего дядьку. Дед поселился отдельно, жил бедно, но спиртного с тех пор в рот не брал ни капли. Мы, говорил отец, бегали к нему тайком, носили еду и кое-что из одежды. А он рассказывал про китайские сады и пагоды, и про монахов, у которых жил в монастыре все эти годы.
А потом внезапно уехал из города.
Все это время у нас хранилась деревянная статуэтка. Отец говорил, она «оттуда», а мать называла ее «неприличной» и запирала на ключ.
Дед объявился после того, как отец нас бросил и я ходил в старшие классы. В дверях стоял седой старичок с густыми черными усами. «Я не надолго» – бросил матери и та, ни слова не сказав, постелила ему в моей комнате.
На следующий день я уезжал на каникулы в лагерь. Провожая меня, мать сказала, что старик болен и она, если что, вышлет телеграмму.
Когда я вернулся, его уже похоронили.
«Это тебе» – протянула мать коробку.
На дне лежала потрепанная книга – Томас Чиппендейл, «Руководство для джентльмена и столяра» – и сушеная тыква размером с кулак. Внутри тыквы что-то пересыпалось, побрякивало. Я соскоблил замазку, но тыква оказалась пустой.
И тогда я вспомнил про дедовский амулет. Про тыкву, куда китайские монахи, по словам отца, заточили злых духов.
Смешно, но иногда мне кажется, что его духи стали моими духами.
И что теперь вся моя жизнь зависит от их злой воли.
91.
Фары обыскивали человека, который бежал по мосту.
Под мышкой человек держал сверток.
На берегу он обернулся и махнул рукой. Потом фигурка его исчезла между домами.
Я вышел к мечети принца, когда над Босфором легла розовая полоска. Во дворе все было как раньше. Быстро отыскал гробницу с отколотым краем. Раскатав на дне коврик, лег, моментально заснул.