«Бурджу!» – повторил я.

Он взял под локоть и повел к лестнице. «Эдирне!» – подтолкнул к выходу и сделал жест рукой.

«Уходи».

70.

По ночам, когда жара в Ташкенте спадала, мы ходили купаться на Анхор: небольшая городская речка, которая течет по кустам, то и дело исчезая в трубах.

Что за название? куда бежит? никому неизвестно. Днем у воды странный цвет, если плеснуть в зеленый чай молоко. Малахитовый, серебристый. А ночью блестящий и черный как казан из-под плова.

Течение бурное, поскольку русло зажато бетонной опалубкой. Местная пацанва ныряет с берега. Дна у речки, говорят они, нету.

Меня привели сюда журналисты из местной газеты, где я проходил практику. Саид и Санджар, «отдел новостей» – и красивая татарская девушка Юля, «досуг и культура».

Купались, в чем придется: мы в трусах до колен, девушка в белой рубашке. Раздевшись, кореша сиганули в воду.

Следом прыгнула девушка.

А я все стоял, медлил.

Облепленная рубахой, она вышла из темноты парка первой. «Ну?» – прошептала, перебросив косы на грудь, которая торчала под мокрой тканью. Я пожал плечами, повернулся к реке. «Не пропусти трубу» – легонько подтолкнула сзади.

И я почувствовал лопатками ее соски.

Теплая парная вода подхватила и понесла, закрутила на каруселях. Мимо проносились гаражи, смутные какие-то фасады с выбитыми окнами, заборы. А вода лавировала между ними, и толкала в спину: дальше, дальше.

Наконец впереди показалась черная перекладина. Это приближалась труба и в последний момент я успел за нее ухватиться. Ноги тут же вынесло вперед. Я обхватил трубу покрепче, прижался щекой к ржавчине и перевел дыхание.

Через секунду раздался плеск и рядом вынырнула Юля: мокрые волосы вытянулись по течению как водоросли, глаза блестят. Обхватила трубу, облизнула губы. Легла рядом на воду. Я почувствовал, как в потоке сплетаются наши ноги, придвинулся. Долго целовались сквозь мокрые волосы.

На обратном пути зашел разговор, где взять дешевой конопли для Москвы, как заказать обратные билеты. Я поглядывал на Юлю, но она шла молча и на меня не смотрела. И я переводил взгляд на речку, которая скользила в неподвижной ночной тишине.

Сразу за трубой река сужалась. Течение становилось яростным, пенистым. Река катилась по бетонному склону и исчезала в каменных амбразурах, пряталась под город.

Я поежился. Страшно подумать, сорвись я с трубы.

Долго прощались на ночном перекрестке, ловили машину.

Я смотрел на красивую татарскую девушку, но перед глазами бежала в амбразуры вода.

История с поцелуем продолжения не имела.

71.

Список работ, выполненных Синаном в должности придворного архитектора, поражает количеством рутины.

Он отвечал буквально за все.

Подновить фасад и перебрать стены караван-сарая; укрепить фундамент. Пробить новые окна в старой мечети, потому что настоятель близорук и не может читать из Корана при таком освещении. Поставить хозяйственный блок на задах дворцовой кухни; и сменить ее трубы, ведь они коптят и недалеко до пожара. Бассейн в гареме и печи в покоях султана; размытые паводком быки на мосту и самый мост, разрушенный грязевым потоком.

А водопровод и канализация? Все эти канавы и водостоки, желоба и воронки, колодцы, фонтаны и подземные накопители? которые трескались и давали течь в его кошмарных снах? многовековое, еще с византийских времен, хозяйство, которое досталось ему насквозь изношенным и никуда не годилось?

А торговцы? Особенно из тех, кто норовит отхватить лишний кусок мостовой под свои прилавки? А сотни наемных рабочих на стройках? Даже если это великая стройка, а им недоплачено, бросят работу и разойдутся, чего допустить невозможно, поскольку султан снова торопит с мечетью.

Возвращаясь под вечер домой после осмотра просевших причалов, он садиться за стол и пишет жалобы. Застройщики, говорит он, ставят хибары в нижней части садов на земле, которая принадлежит мне, а значит никто не вправе без моего разрешения… и так далее, и тому подобное. И письмо уносят во дворец, где имеется другая эпистола, она лежит за подписью жителей района Новых садов, свободных мусульман, и жалуются свободные мусульмане, что хитроумный архитектор Синан, будучи сведущ в механике водоснабжения, тайным образом отвел для собственных нужд воду из общественного фонтана, выстроенного, просим заметить, на улице в бесплатное пользование каждому, кто пожелает утолить жажду, на деньги милостивого султана, да пребудет он в силе и здравии многие лета.

И что воды в фонтане с той поры на всех не хватает.

Султан читает и усмехается. Он приказывает уничтожить оба письма, и вызывает к себе архитектора. В тот же день они решают протянуть в город акведук из Белградского леса, чтобы раз и навсегда напоить жаркий город, так что спустя время поднимается за городом каменная стена с водонапорными башнями и запрудами, и прохладная вода с лесистых холмов бежит по этой стене к столице, растекаясь по каменным жилам великого города.

72.

Как только акведук и царская стройка в Стамбуле закончились, в очередь к архитектору встали министры двора. В шестидесятых, когда Синану шел седьмой десяток, мечети по заказу царедворцев одна за другой стали расти в Стамбуле.

Из-за тесноты городской застройки и земельной дороговизны мечети строились на неудобных и не престижных участках, будь то склон холма или гуща базара.

А то и вовсе на выселках.

Мечеть Соколлу Мехмеда-паши расположена на склоне холма, который под острым углом огибает небольшая улочка. Со стороны улицы мечеть отгорожена высокой стеной, так что заметить ее снизу непросто. Чтобы попасть в мечеть, нужно пройти через арку, устроенную в стене, и подняться по крутой широкой лестнице. Из полумрака улицы лестница выводит на свет, то есть на залитый солнцем двор с фонтаном для омовений посередине.

Купол лежит на барабане, который покоится на шести опорных столбах, так что на языке геометрии перед нами круг, вписанный в квадрат «через» шестиугольник.

Соколлу Мехмед-паша служил визирем при трех султанах, слыл мудрым и уравновешенным царедворцем, поэтому геометрическое решение мечети выбрано Синаном преднамеренно. Шестиугольник в исламе считается идеальной фигурой, он повторяет форму снежинки. Все шесть колонн «утоплены» в стенах этой спокойной и в то же время торжественной мечети. Пространство молитвенного зала остается свободным и, кажется, устремлено вверх. Это движение подчеркивает островерхий минбар, или кафедра, с которой читается проповедь. А также стена с михрабом, поскольку только она полностью покрыта изразцами.

Над михрабом можно разглядеть небольшую золотую оправу. Говорят, в нее оправлен фрагмент черного камня из Каабы, подаренный визирю в Мекке.