А какие прекрасные вещи окружали Олега Иваныча! Чудо — а не вещи! Кресло так кресло — мягко, удобно, усидчиво, не какая-нибудь там крутящаяся офисная фигня. Одежка натуральная, льняная, в жару в такой не жарко, в холод не холодно, сапоги — куда там «Рибоку»! А еда! А напитки! Никогда Олег Иваныч так вкусно не ел, не пил так сладко, даже в пост. Рыба — белорыбица, красная, осетровая, селедка ганзейская — во рту тает, да с лучком, да с маслицем, мясо — сочное, аж стекает по подбородку, пироги на торгу — с чем душа пожелает, с корочкой, хрустящие, мимо идешь — купишь, не удержишься, а уж квасы хмельные малиновые, пиво немецкое, мальвазея, меды стоялые, березовица пьяная… ох уж эта березовица. Хватанул как-то в корчме полкружки — кинулся к гуслярам, «Дым над водой» пытался на гуслях изобразить, не получилось — слуха-то отродясь не было, хоть меломан — с детства тяжелый рок собирал, динозавров, типа «Дип Перпл», «Блэк Саббат», «Назарет». Да и попеть любил всласть, особливо когда выпьет — хоть ни слуха, ни голоса… А вот уж — раззудись, душа!

— С тобой идем, Олег Иваныч, али тута?

Во! Задумался, не заметил, как и приплыли. Ткнулись носом у моста в вымол.

Подумав, не стал брать с собой оглоедов — уж больно приметные — да и недалеко тут, велел у моста ждать, сам же вышел, к Детинцу направился, шаг прибавив, — дождик-то накрапывал уже, черт такой.

Гришаня встретил радостно, на шею кинулся — гость такой! Угостил пивом — цельная бочка под столом стояла — хоть и запретил ему Феофилакт пиво пить шестнадцать дней, так дни те давно прошли.

Выпили. Гриша посмотрел на гостя лукаво, улыбнулся, помолчал, потом спросил ни с того ни с сего:

— Чего ж ты не женишься, Олег Иваныч?

Олег Иваныч пивом поперхнулся. Это с какой радости ему жениться-то? Был уже печальный опыт, спасибо. Зачем ему жена-то? Обед Пафнутий и так приготовит — пальчики оближешь, а ежели насчет секса… или, как тут говаривали, «утех плотских»… так вертепы да бани на что? Девки там на любой вкус — ласковые да в любви умелые! Только плати, а нечем платить, так и так обслужат, за спасибо, — чего ж хорошему человеку не услужить?

Вот хоть позавчера. Сидел Олег Иваныч себе дома, на Ильинской, к вечеру уж так заработался — голова, словно котел, загудела. От дел оторвавшись, посмотрел в окно — ах и вечер — теплый, тихий, душевный — чего ж взаперти-то сидеть, пойти, что ли, развеяться? На танцы сходить, в клуб местный… Ну, клубов, конечно, не было, было нечто вроде: корчмы уличанские, где жители улицы собирались частенько, вскладчину пиво варили. Вот и третьего дня староста Ильинский к Олег Иванычу на усадьбу явился, насчет взноса на пиво. Мол, проставляйся, человек служилый! А Олег Иваныч и рад. Деньжат кинул щедро — благо, Феофилакт не жадничал… Корчма не так и далеко была, на Ильинской, кварталах в двух… Пафнутий с Акинфием идти отказались — годы не те, — а оглоеды на реке рыбу ловили… Ну, и черт с ними. Плюнул Олег Иваныч, кафтан надел лазоревый — и в корчму. С улицы уже музыка слышна была — гусли, свирели, бубны, голоса девичьи.

Юность ранняя Олег Иванычу вспомнилась, деревня — как, «тридцать третьего» портвешку в кустах тяпнув, ходили с друзьями-обормотами на танцы. Эх, раззудись, душа! Правда, завтра работы много…

Ну ладно — маленько посидеть — да спать.

Маленько… Куда там — маленько. К утру только домой приперся!

Поначалу все чинно-благородно было. Вошел Олег Иваныч, на иконы перекрестясь, поклонился степенно. Познакомился. Ничего мужики оказались. Все свои, с Ильинской улицы. Панфил, Неждан, Геронтий. Игнат, староста. Он Олега Иваныча и представил, впрочем, чего уж представлять было — знали уж все о новом человеке софийском. Ну, одно дело знать — другое ближе знакомство свести.

Свели, блин… Сначала одна кружка. Потом другая, третья. За знакомство, да за здоровье, да за праздник… На восьмой кружке Олег Иваныч за бубен схватился — музыкантам подыгрывать, на десятой — танцевать вышел, вместе с Панфилом да Игнатом, старостой. Да девки еще какие-то были. Не, не какие-то, а очень даже ничего девки! Вольные, новгородские. Одна — с косою до полу, глаза, словно лес, зеленые. Закружила Олега Иваныча так, что у него перед глазами все кутерьмой пошло. Вот Панфил, вот Игнат, вот Геронтий… А где же девки? А вот и они… А бубен? Бубен-то он зачем в руке держит? А глаза-то у девицы — ну, зелень, зелень — как там в песне — у беды глаза зеленые, не простят, не пощадят…

Точно — не пощадили! Да Олег Иваныч, честно сказать, и не сопротивлялся особо. В себя пришел только на улице, куда Анфиска, девчонка зеленоглазая, вытащила. А губы-то у нее какие… зовущие… С жаром поцеловал Анфиску Олег Иваныч, почувствовал, как рванулось к нему молодое девичье тело. К кустам пошли, к стене городской. Там, на лужайке, сама с себя сарафан с рубахой стянула Анфиска. Смеясь, в траву повалилась, руки к Олегу протянула. Тут и мертвый не устоит.

К утру, Анфиску до двора проводив, — удивлен был Олег Иваныч: усадьба-то Анфискина знатна была. Хоть и жила она там приживалкою. Замуж собралася за конюха, вот и гулеванила последний раз, с подругами. Напоследок поцеловала Олега Иваныча — прощай, сказала… Больше не встречал ее Олег.

Ух и глазищи у нее были…

Так что жениться Олегу Иванычу было пока незачем. Правда… Правда, была одна боярыня… Светленькая, с глазами как чай… Софья… Чувствовал к ней Олег особое влечение, благоговейное какое-то, не такое совсем, естественно, как к тем «жёнкам». Казалось — вот только увидеть боярыню — и всю неделю можно счастливым ходить. Не думал не гадал Олег Иваныч, что способен еще на подобные чувства. А что касаемо девок, Анфиски той же, так это — со всяким случиться может. В конце концов, не женат же он еще! Девки девками. А Софья… Софья — совсем другое дело… Где ж только она, интересно? Сколько информации стекалось к Олегу Иванычу — о Софье ничегошеньки! Словно и не живет она в городе, а так, доживает. Ни в «московской» партии ее нет, и к «литовцам» не прибилась. Политически пассивна, в общем. Так это и к лучшему, когда молодая жена… Тьфу ты.

— Гришаня, ты к чему про женитьбу-то?

— Книжицу новую переписываю, — не удержался, похвастал Гришаня. — «Слово о женах, о добрых и злых»…

— О, ну тут я тебе много чего могу дополнить, особенно про «злых». Ну-ка, почитай-ко, пока дождь пройдет!

— Почитать? Изволь, господине!

Гришаня приосанился, начал нараспев, с выражением:

— Добрая жена мужа своего любит и доброхот во всем,

А злая жена мужа своего по хребту биеть немилостиво!

А добрая жена главу своему мужу чешеть и милуеть его,

А злая жена по рту и по зубам батогом биеть…

А добрая жена по утробе гладить мужа своего,

А злая жена по брюху обухом биеть…

— Хватит, хватит, — увидев через оконце просветы в тучах, замахал руками Олег. — Вот они, какие, оказывается, жены-то бывают! По хребту бьют да по брюху обухом. А ты спрашиваешь — чего не женишься! Сам вот женись, пусть тебя по брюху обухом… Мудрая какая книжица.