«Почему мир оставался в стороне и ничего не делал? – спросил он в тот вечер кадетов. – Был ли это какой-то заговор молчания? Со всем возможным уважением к собравшимся здесь неевреям, нельзя ли предположить заговор среди тех, кто верил, что евреи убили Иисуса? В прошлом году в New York Times были опубликованы воспоминания одного американского капитана авиации. Он поклялся хранить тайну, поклялся не признаваться в том, что правительство знало о лагерях. Но правительство знало. Еще в 1943 году».

Он процитировал слова конгрессмена от Нью-Джерси Роберта Кина, который 19 марта 1943 года объявил в Конгрессе, что если США и Англия не предпримут немедленных действий, то кровь миллионов еврейских мужчин, женщин и детей будет на их руках. «Два миллиона уже убиты, – сказал Кин, – и убийства продолжаются»[69]. К тому времени, когда Кин делал свое заявление, Зигги уже месяц был в Освенциме[70].

После этого Зигги напомнил, что в 1932 году, когда Гитлер был избран канцлером Германии, у него почти не имелось ни денег, ни ресурсов. Если бы в тот момент страны Запада чуть больше обеспокоились растущей угрозой европейскому еврейству, Холокост можно было предотвратить.

«Во время Хрустальной ночи 1938 года, – сказал он, вспоминая ту ночь, когда был схвачен его брат Джо, – были арестованы 77 тысяч евреев, а от 10 до 12 тысяч были убиты – и в New York Post событию посвятили ровно один столбец. Западные страны не сделали ничего. Позволю себе порекомендовать вам документальный сериал “Мир в войне”[71]. В нем есть интервью, взятое в 1973 году у бывшего британского офицера. Журналист спросил: “Свидетельства массовых убийств уже существовали. Почему вы не стали бомбить Освенцим? Самолеты летали уже на расстоянии пары миль от лагеря”.– “Понимаете, – отвечал офицер, – мы слышали эти истории про евреев. Но мы им не верили”.– “Но почему?” – спросил журналист. “Видите ли, – сказал офицер, – должен вам сказать вот что: поймите меня правильно, я не антисемит, среди моих знакомых много евреев… Но евреи имеют склонность все сильно преувеличивать. Сначала нам нужно было разобраться с нацистами”. Именно так он и сказал… Но когда приходило время лететь домой после бомбардировок, – продолжал Зигги, – и нужно было избавиться от оставшихся бомб, они сбрасывали их не на Освенцим, а в океан. Если бы только они бомбили лагерь, можно себе представить, сколько сотен, тысяч жизней можно было бы спасти!.. Вдобавок ко всему, – отметил он, – после войны правительство Германии так и не принесло извинений. Вместо этого они предложили выжившим узникам вроде меня один доллар двадцать пять центов за каждый день мучений и голода. Один доллар двадцать пять центов за каждый день, что я провел в Освенциме, за каждый день, когда мучились мои тело и разум, и ни цента тем, кто был убит, включая и пятьдесят девять членов моей собственной семьи. Нацисты убили шесть миллионов евреев, миллион детей младше четырнадцати лет, миллионы христиан – и теперь, почти пятьдесят лет спустя, это все, что они предлагают? Я не потратил ничего из этих кровавых денег. Я отдал все на благотворительность».

Младший сын Зигги, Алан, запомнил это выступление в Вест-Пойнте. Даже тогда, в десять лет, он понимал: есть что-то необычное в том, что множество солдат в форме с иголочки сидят по стойке «смирно» – и по их лицам текут слезы.

«Нет ничего дурного в том, чтобы проявить немного чувств, – сказал в заключение Зигги. – Благодарю вас от всего сердца».

Аудитория отреагировала на выступление десятиминутной овацией стоя. После речи к Зигги подошла группа кадетов-евреев. Один из них сказал: «Здесь очень большое значение имеют модели. У нас тут есть модели мостов, модели с входом и выходом, но мы никогда не представляли себе модель Холокоста – пока сюда не пришли вы. Трудно признать, – добавил кадет сквозь слезы, – но я впервые в жизни чувствую себя в такой же мере евреем, что и американцем».

В New York Times сообщили, что выступление Зигги было «ярким» и личным[72].

«Я встречался с четырьмя американскими президентами, – говорил Зигги журналисту через двадцать пять лет после своей речи в Вест-Пойнте. – С Картером, Рейганом, Бушем и Клинтоном. Если бы меня спросили, как я себя при этом чувствовал, я бы, конечно, ответил, что это была большая честь. Но ничто не сравнится с тем, что произошло в Вест-Пойнте. Пригласив меня на это выступление, Военная академия США сделала многое для того, чтобы сохранить память о шести миллионах евреев, погибших во время Холокоста».

Воспоминания о приеме, оказанном ему в Вест-Пойнте, были еще свежи, когда он через неделю после выступления смотрел в окно у себя в кабинете в штаб-квартире TCNJ в Джерси-Сити. С одиннадцатого этажа Зигги мог увидеть через реку Гудзон большую часть Манхэттена, в том числе Уолл-стрит и башни-близнецы Всемирного торгового центра.

Он поднес к уху телефонную трубку. Звонил губернатор Нью-Джерси Брендан Бирн. Помимо других достижений, Зигги стал влиятельным лицом в политических кругах, и знакомство с ним могло оказать положительное воздействие на карьеру многих политиков. Он любил говорить своей семье, что если бы родился в США, то выставил бы свою кандидатуру на должность президента. Но раз он родился не в Америке, ему оставалось одно – помогать в предвыборных кампаниях тем, кто разделял его взгляды, боролся с антисемитизмом, поддерживал Израиль и активно отстаивал право жертв Холокоста на компенсацию.

Как клиенты и друзья Зигги обычно покупали те акции, которые он расхваливал, так многие представители еврейской общины Нью-Джерси жертвовали средства на кампании политиков, которых он поддерживал, и голосовали в соответствии с его рекомендациями. Отделения его банка располагались в пяти округах штата, что способствовало его знакомству с большинством местных кандидатов. Тем политикам, которых он больше всего уважал, и доставались голоса евреев Нью-Джерси. Всем, кто баллотировался на пост мэра, губернатора, конгрессмена, сенатора или президента, лучше было иметь Зигги и его последователей на своей стороне. Эти голоса помогли выиграть выборы губернаторам Роберту Мейнеру, Томасу Кину, Джеймсу Флорио, ряду других произраильских политиков, таких как конгрессмены Фрэнк Гварини и Роберт Менендес, а также звонившему в тот день губернатору Нью-Джерси Брендану Бирну.