— Красивый, правда? — говорит она. — До того, как приехала сюда, я ни разу не видела оленей.

Зверюга в нерешительности останавливается. Нита давит на клаксон, и олень убегает. Она трогается с места, увеличивает скорость. Вскоре мы выезжаем на широкую, открытую дорогу, проходящую над теми самыми железнодорожными путями, по которым мы с друзьями шли в Резиденцию. Мы направляемся на северо-восток.

Проходит довольно много времени, прежде чем я снова вижу электрический свет. Он горит в узкой кривой улочке. Лампочки болтаются на проводах, натянутых между уличными фонарями.

— Мы на месте, — Нита резко выворачивает руль, направляя пикап в проем между двумя кирпичными зданиями. — Загляни в бардачок. Я попросила их дать нам оружие.

Открываю отделение перед собой. Там, на ворохе старых оберток от шоколадок лежат два ножа.

— А ты можешь управляться с ножом? — спрашивает она.

Лихачи учили своих адептов метать ножи до того, как Макс ввел изменения в процедуру инициации. Но это происходило прежде, чем я вступил во фракцию. Мне ножи никогда не нравились, просто пускание пыли в глаза, а не полезный навык.

— Нормально, — отвечаю с усмешкой. — Хотя я никогда не думал, что это мне когда-нибудь пригодится.

— Я догадывалась, что лихач окажется хорош… Четыре, — отвечает она, улыбаясь.

Она берет больший из двух ножей, а я — тот, который поменьше. Нажимаю на тугую ручку двери, и мы выбираемся в переулок. Окна надо мной моргают: там горят свечи или фонарики. Один момент я гляжу вверх, замечаю чьи-то космы и пару любопытных глаз.

— Здесь кто-то живет, — шепчу я.

— Мы на границе, — произносит Нита, — в двух часах езды от Милуоки, крупного центра к северу отсюда. В наши дни люди обычно не рискуют слишком далеко уходить от городов, даже если хотят оказаться вне зоны влияния правительства, как местные.

— Почему они хотят жить вне зоны влияния? — интересуюсь я.

Прямо-таки бесфракционники. Они всегда были голодны, зимой у них царил холод, а летом они мучились от жары. Сплошная борьба за выживание.

— Они — генетически поврежденные, — говорит Нита, быстро взглянув на меня. — Они равны в правах с генетически чистыми, но только на бумаге, юридически. На самом деле они беднее, и практически невероятно, что их наймут на хорошую работу. Проблема возникла, начиная с Войны за Чистоту более века назад. Для людей на Окраине оказалось более приемлемым отречься от связей с обществом, а не пытаться решить задачу изнутри, как намерена сделать я.

Думаю о татуировке на ее коже — разбитом стекле. Интересно, когда она получила ее? Почему в ее взгляде столько тревоги? Что толкнуло ее стать революционеркой?

— А как вы все планируете?

Она крепко сжимает губы, потом отчеканивает:

— Отняв у Бюро немного полномочий и власти.

Переулок выходит на широкую улицу. Я вижу людей. Некоторые бредут по обочинам, другие — прямо посередине дороги, многие покачиваются, в руках у них бутылки. Все очень молоды — не так уж много взрослых здесь, на Окраине.

Слышу какие-то крики впереди и вижу на тротуаре осколки стекла. Там дерутся двое, размахивая руками и ногами, вокруг них — толпа зрителей. Я хочу туда пойти, но Нита хватает меня за руку и тащит меня в сторону.

— Нашел время для геройства, — шипит она.

Подходим к входу в строение на углу. Здоровенный бугай стоит рядом с дверью и подбрасывает в руке нож. Когда мы начинаем подниматься по ступенькам, он на миг прекращает свое занятие, перекладывает нож в другую руку и снова начинает его подбрасывать. Рука вся покрыта кривыми шрамами. Глаза у него как у того оленя на дороге.

— Мы здесь, чтобы просто увидеться с Рафи, — говорит Нита ему. — Мы из Резиденции.

— Заходите, но ваши ножи останутся здесь, — говорит этот человек.

Его голос выше и мягче, чем я ожидал. Может даже он вообще — джентльмен, если таковые в этом месте встречаются. Впрочем, вряд ли, скорее всего, он даже не знает, что означает это слово.

— Ни за что, — заявляет Нита.

— Эй, Нита, ты, что ли? — раздается откуда-то изнутри очень выразительный, даже музыкальный голос.

Он принадлежит невысокому человеку, выглядывающему из-за двери.

— Разве я не говорил тебе, чтобы ты просто впустил их? Входите.

— Привет, Рафи, — говорит она с заметным облегчением. — Четыре, это Рафи. Он — большой босс на Окраине.

— Приятно познакомиться, — улыбается Рафи и жестом предлагает нам следовать за ним.

Мы оказываемся в просторной комнате, освещенной свечами. Повсюду расставлена деревянная мебель и столы. В углу сидит женщина. Рафи усаживается в кресло рядом с ней. Хотя они непохожи друг на друга, она — рыжая и пышнотелая, он — темноволосый, тонкий и гибкий, как хлыст. Но в них обоих чувствуется что-то общее.

— Оружие на стол, — произносит Рафи.

Нита подчиняется. Я делаю то же самое. Женщина напротив нас кладет на стол пистолет.

— Кто это? — спрашивает она, кивая головой в мою сторону.

— Мой помощник, — говорит Нита, — Четыре.

— Что еще за Четыре?

Она спрашивает без насмешки, как часто бывает, когда люди интересуются моим именем.

— Имя, которое он получил внутри экспериментального города, — объясняет Нита. — За то, что у него только четыре страха.

Она, возможно, специально представила меня именно таким образом. Может, это дает нам какое-то преимущество и они посчитают меня достойным своего доверия?

— Интересно, — постукивает женщина по столу указательным пальцем. — Ну что же, Четыре, меня зовут Мэри.

— Мэри и Рафи возглавляют повстанческую организацию Среднего Запада, — говорит Нита.

— Когда ты называешь нас «организацией», то кажется, что мы — общество полоумных старушек, собравшихся перекинуться в картишки, — замечает Рафи. — Мы — нечто более серьезное. Наша сеть простирается по всей стране: ячейки существуют в каждом округе, мы имеем региональных надзирателей от Среднего Запада до Юга и Востока.

— А для Запада? — спрашиваю я.

— Пока нет, — ровным голосом отвечает Нита. — Там запущенная территория, города расположены далеко друг от друга, поэтому после войны там никто не захотел жить. Сейчас это дикая земля.

— Значит, то, что они болтают, правда, — произносит Мэри. — Люди в экспериментальных городах действительно ничего не ведают о том, что находится за их границами.

— Конечно, правда, зачем им об этом знать? — иронизирует Нита.

На меня вдруг наваливается усталость, да такая, что веки тяжелеют. За свою короткую жизнь я умудрился стать участником слишком многих восстаний. Сначала — бесфракционники, теперь вот эти «ГП».