к дверному проему, где она оставила Чейсона, и увидев, что его там нет, Антея лишь выругалась и лягнула байк по капоту всего шесть раз.

— Фаннинг! Где ты, черт тебя задери! — Она объехала здание кругом, потом остановилась, чтобы забраться внутрь. Чейсона нигде не было. Сердце у Антеи упало. Конечно, он ведь был человеком военным, и так же безжалостен, как и она. Он вовсе не намеревался ждать своих товарищей, он просто выждал, пока она уйдет, и отправился дальше в одиночку.

Либо так, либо в ее отсутствие действительно прибыли Ричард и Дариуш. Может быть, это они убедили его бросить ее.

Лично она предпочитала последнюю версию событий.

Подавленная и погрузившаяся в самокопание Антея не сразу заметила, что характер движения вокруг нее переменился. А заметив, настороженно выпрямилась в седле и огляделась. Неужели Неверленд уже нагрянул?

Люди текли сквозь город потоком — огромные толпы, двигающиеся в одном направлении. Они направлялись не наружу, а значит, не собирались спасаться. Они устремлялись внутрь.

Антея заглушила двигатель и сосредоточилась, стараясь расслышать гуляющие туда-сюда по людской лавине громкие разговоры, пересыпаемые возгласами и жестикуляцией. Голоса смешивались в хаотический шум, в котором она то и дело выхватывала слова «Неверленд» и «нападение». Однако постоянно повторяли, словно мантру, и еще одно слово.

Корбус.

Она рыкнула мотором байка, пристраиваясь так, чтобы плыть рядом с толпой.

— Что происходит? — крикнула она, ни к кому конкретно не адресуясь.

— Копы пропали! — прокричал какой-то бойкий, коротко стриженый молодой человек. Он носил типичную для Формации Фалкон униформу, только нашивки на плечах, говорящие о его роде занятий и ранге, были содраны. Теперь, отметив это, Антея увидела, что нашивки в толпе отсутствовали у многих.

— Отцы города, чиновники, копы — все сбежали, когда битва пошла не в нашу пользу, — продолжал молодой человек. — Улетели, как летучие мыши на рассвете. Город полностью открыт перед гретелями!

— Тогда куда все идут?

Он с сумасшедшинкой расхохотался, и показал рукой вперед:

— В цирк!

Вдалеке под курящимися дуговыми фонарями светилась гигантская чаша циркового стадиона. Улегшаяся в нем плетеная золотистая сфера величественно вращалась, цветные прожектора бросали лучи света в пучины воздуха и вглубь клубящихся вокруг окрестных кварталов. К стадиону со всех сторон стекались толпы людей.

— Но… но почему? — Она снова взревела мотором байка, догоняя говорившего с ней парня. — Что в цирке такого?

Он снова рассмеялся.

— Корбус!

— Силач?

Он кивнул.

— Народ начал бунтовать, стали громить муниципальные офисы. Кто-то прищучил осведомителя — хотели его порвать на кусочки. Тут появляется Корбус, несет мешок пряжи. Вяжет он, видать! Он бросает мешок в сторону и схватывается со всей толпой! Валит двадцать человек, говорит им, чтобы переставали вести себя как младенцы. Затем прыгает на трибуну и закатывает речь. Шутит, заставляет всю толпу смеяться вместе с ним. А потом…

— Что?

— Он их организовал. Разослал тушить пожары, присматривать за стариками… Встал у руля!

Теперь крик подхватила вся толпа, заглушив остальное, что он говорил:

— Корбус, Корбус, Корбус!

Изумленная Антея отвалила вбок. Копы дезертировали из города, и кто-то выступил вперед, чтобы принять на себя ответственность. Циркач! Это было одновременно и трогательно, и восхитительно, и ее потянуло отправиться вслед за этими людьми — незнакомыми и по идее безразличными ей — на стадион. Нет — она должна найти Чейсона!

Если только… У нее закралось подозрение. Да не стал бы он… Он мог. Чейсон Фаннинг был романтиком, человеком, для которого не пустой звук понятие долга аристократа — анахронизма в этом мире, становящемуся все циничней. Это было бы в его духе — разнять драку, потушить пожар, велеть бунтовщикам пойти присмотреть за стариками… Они с Корбусом были родственными душами. И если бы он услыхал о вакууме власти в городе, да вдобавок о том, что кто-то берет на себя ответственность за этих людей…

Она завела байк и направилась к стадиону, где людской водоворот непредсказуемо метался на блестящих крыльях туда-сюда, словно косяк паникующей рыбы. Однако в целом движение народа шло внутрь чаши стадиона, и она последовала за ним — сделав остановку, чтобы привязать байк в ближайшей рощице.

Билетов на краю стадиона никто не брал, люди просто переливались через бортик и на руках подтягивались по канатам, перекрещивающим его внутреннюю часть, в поисках подходящего насеста. Шум стоял невообразимый: просто беспрерывное, бездумное скандирование «Коооорбус, Кооорбус». Настроение толпы в любую секунду могло склониться в любую сторону, и Антея почувствовала, что оно захватило и ее — чего не случалось с детских пор, когда она дома ходила на городские игры. Чувство ужасало и пьянило, и пока она с ним боролась, на нее навалилось давящее ощущение одиночества. Любой здесь, кажется, был вместе с кем-то еще, и даже одиночки этой ночью стали едины с самим городом.

Антея стряхнула это чувство. Она пришла сюда спасать жизнь своей сестры Телен. Все, чем она занималась последние недели, сводилось к этой цели. Эта толпа, этот город, даже адмирал были всего лишь очередными шагами в одном направлении.

Скандирование оборвалось, и стадион заполнился звериным ревом. Антея устроилась на одном из канатов и посмотрела вверх. Величественно поворачивающаяся золотая сфера в центре стадиона остановилась, и прожекторы заскользили по ней, сходясь к одному пятачку ее поверхности. Вся сфера была увешана цирковыми приспособлениями: трапециями, пушками и сетями, водными скульптурами и клетками, и вращающимися зеркальными шарами. Цирковые использовали все это как воздушную арену, и если раскрутить шар до мало-мальски приличной скорости, артистам приходилось выполнять свои трюки, опасно зависая над головами толпы. С такой ситуацией в Вирге мало кто и когда сталкивался, и для большинства людей ее новизна добавляла острых ощущений к происходящему на арене.

Сбоку шара открылся люк, и прожектора сосредоточились на нем. На плетеную поверхность выбрался лысый мужчина. Он взмахнул руками, призывая к тишине. Послышались аплодисменты и общий хаос поутих, но разрозненные обрывки скандирования все еще не смолкли. Мгновение спустя мужчина недовольно вскинул вверх руки и убрался обратно в люк.

Смотрелся он странно — невысокий и коренастый, Антее такие не встречались. Противоположного вида типаж был довольно обычен: жизнь, проводимая в условиях низкой гравитации и свободного падения, вытягивала людей чуть ли не до паукообразных очертаний. Однако что-то облик циркача пробуждал в памяти.

Через несколько секунд люк снова открылся, и оттуда вылез тот же мужчина, только теперь в полосатой, несуразно яркой черно-желтой рубахе. Поднялось ликование, от которого задрожал стадион и зазвенели натянутые канаты. Он снова взмахнул руками, призывая к тишине, и на этот раз толпа неохотно подчинилась.

Он подождал, пока шум