* * *

Теперь к Страсбургу двигалась довольно пестрая толпа. В телеге вместе с механическим вертепом, лютней и кое-какими съестными припасами тряслась девица Клотильда. Арделио правил лошадью – тяжеловесным низкорослым коньком, хорошо пригодным для сельских работ, выносливым и спокойным. За телегой шли подвижники, вооруженные кто во что горазд.

Фихтеле был очень раздосадован странной бесхребетностью Иеронимуса. Порой на капеллана такое накатит, что хоть святых выноси.

А Ремедий, как водится, в рассуждения не входил. Жив – и слава Богу.

Наместник Варфоломей и Михаэль пустились в мутные дискуссии о природе вечности и спасения души. Они не понимали ни слова из того, что между ними говорилось. Лишь основополагающая идея была ясна: оба были полностью согласны друг с другом.

В миле от Айзенбаха обнаружилось, что к каравану присоединился еще один человек. Свесившись с козел, Арделио на ходу коротко переговорил с новичком, выслушал объяснения, кивнул и больше ни о чем не спрашивал. По словам этого человека, он торопился в Страсбург, но боялся предпринимать столь опасное путешествие в одиночку, а нанять охрану денег не имел.

Это был совсем молодой человек с большими, широко расставленными глазами. Довольно смазливый, если бы не мрачноватое выражение лица. Это красивое и вместе с тем печальное лицо имело в себе нечто неотразимое для чувствительной Клотильды. Девица тут же высунулась из телеги и принялась строить ему глазки.

Что до молодого человека, то он удостоил ее лишь беглым взглядом и принялся озираться вокруг, словно выискивая кого-то в толпе. Если кто-то и привлекал его здесь, то отнюдь не девица.

Клотильда не обиделась. Спряталась в телеге, взялась за лютню. Не тот, так другой. Завтра будет новый день, только и всего.

В эту ночь остановились на ночлег в лесу, отойдя от большой дороги на четверть мили. Поставили телегу так, чтобы с дороги не углядели, развели костер побольше. Арделио подстрелил двух уток. Клотильда ловко ощипала и сварила добычу, а после все сидели вокруг огня и жевали темное жесткое мясо.

Ремедий согрелся, разнежился. Иногда ему начинало казаться, что не было всех этих лет, проведенных рядом с Иеронимусом. Что все еще служит под началом рыжего Агильберта, который продал душу дьяволу. Лица вокруг были другие – не те, что окружали его в Своре Пропащих. Но похожи. Да вот и Фихтеле рядом, этот-то служил с Агильбертом, хоть и присоединился к Своре позднее. А вон еще одно лицо – тоже из тех лет…

Ремедий вздрогнул. Блаженная тупость отступила, мгновенно сменилась тревогой. Напротив него, в тени, действительно мелькнул кто-то знакомый.

Ремедий прищурился, пытаясь разглядеть этого человека. Давно забытого. Так забывают лица умерших – за ненадобностью.

Тот зашевелился, поерзал, опустил голову – видно, не хотел, чтобы Ремедий его увидел. Кому понравится, когда вот так на тебя уставятся.

И Ремедий выбросил незнакомца из головы. Мало ли, кто на кого похож.

Девица Клотильда дернула его за рукав, показала украдкой колоду.

– Эй, монашек, – позвала.

Ремедий улыбнулся. Когда он был ландскнехтом, такие девицы называли его «солдатик».

– Сыграем?

– Я плохо играю, – сказал он.

Клотильда засмеялась.

– Этого-то мне и надо. Проиграй мне, монашек.

Он хмыкнул в ответ и пересел поближе. Карты замелькали в руках Клотильды – синее, красное, золотое, белое, грехи, добродетели, слабости людские и сильные стороны, любовь и смерть, жизнь и молитвенный экстаз, ад и рай – огрубевшие руки актерки тасовали их так и эдак. Ремедий брал из ее пальцев то одну, то другую карту, рассматривал. Дольше других держал перед глазами одну, жутковатую: скелет с косой ведет за руку монаха, за рясу монаха цепляется девица, за девицей – торговец… Живая цепь терялась за горизонтом.

Клотильда отобрала у него карту, недовольная тем, что мешает играть.

– Путь неблизкий, еще наглядишься, надоест, – сказала она.

Но Ремедий не сразу выпустил карту.

– А как она называется?

– «Смерть», конечно. Видел когда-нибудь Пляску Смерти?

Ремедий кивнул.

– Я видел смерть, – сказал он простодушно.

Клотильда хмыкнула.

– Кто ж ее не видел, дружок.

– А какая карта бьет «Смерть»?

Актерка выбрала из колоды другую – обнаженная женская фигура, окруженная венком.

– «Вечная жизнь», конечно.

Ремедий повертел перед глазами «Вечную жизнь». Девица на карте была очень хороша собой. Похожа на Рехильду Миллер. От мысли о Рехильде Ремедий перешел к другой:

– Странная у тебя колода. Этими картами только играют?

– Не только, – сердито сказала Клотильда. – Иногда гадают. Но очень редко.

Ремедий смотрел на нее, шевелил губами – думал.

Клотильда склонила голову набок.

– Ты из профессионального интереса спрашиваешь?

– Что? – Ремедий смешно заморгал светлыми ресницами.

– Ну, говорили, будто вы с Иеронимусом сожгли за ведьмовство целую толпу женщин, – пояснила Клотильда. Пристально посмотрела на него. – Это правда, монашек?

– Да, – сказал Ремедий. – А почему ты испугалась?

– Я вовсе не испугалась, – сердито заявила Клотильда. – Гадание на картах – колдовство и ересь. И я этим занимаюсь. Иногда.

Ремедий сказал:

– Чтобы осудить тебя, нужно двое свидетелей.

– Да ладно тебе… – Клотильда махнула рукой, отметая все сомнения. – Я и гадаю-то очень редко. Не люблю.

– Почему?

– Потому что сбывается.

– А если выпадает «Смерть», значит, человек скоро умрет?

– Ничего подобного. Монах, а не знаешь. Смерти не существует. Знаешь, какой стих подписан к этой карте? – Она снова вытащила из колоды «Смерть» и прочитала, водя пальцем по ломаным буквам на ленте, обвивающей картинку: «Ich bin Auferstehung und Leben».[10]

Ремедий нахмурил лоб.

– Это из Писания. А почему не по-латыни?

– Понятия не имею, – беспечно сказала Клотильда. И заторопила его: – Давай лучше играть. Смотри. У меня на руках младший грех – «Непослушание». Есть у тебя «Подчинение»?

Она сунулась в его карты.

– Нет, «Подчинения» нет. Попробуй взять мой грех другой добродетелью.

Ремедий протянул «Надежду».

– С ума сошел! – Она хлопнула его по руке. – А чем ты будешь бить «Отчаяние», скажи на милость, если выбросишь «Надежду» на какое-то «Непослушание»? У тебя же есть «Стыдливость», смотри…