«Видимо, здесь что-то личное. Наверное, этот следователь на женщину смотрит очень приземленно – либо в койку, либо никак».

– Я ему нравилась. Он говорил, что ему приятно просто смотреть на меня. Что в этом дурного?

Следователь промолчал. Я вкрадчиво поинтересовалась:

– Надеюсь, мне удалось ответить на все ваши вопросы? Могу идти?

– Да подожди ты, сиди, – ответил Черепанов, как мне показалось, довольно фамильярно.

Я снова откинулась на сиденье. Мне не хотелось, чтобы он заметил мое желание поскорее убраться восвояси.

Следователь потянулся к заднему сиденью, вытянул оттуда потертый кожаный портфель, достал из него несколько фотографий и быстро кинул мне на колени:

– Не ваша машинка, случайно?

Поглядев на снимки, я чуть не вскрикнула: на них была запечатлена моя разбитая «Мазда», одиноко чернеющая на золотистом фоне поля. Машина была снята с нескольких ракурсов – и каждый снимок безжалостно констатировал, что произошла беда.

Я взяла себя в руки и непринужденно сказала:

– У меня такая же машинка. Только с ней все в порядке. Я другу дала покататься.

Черепанов прищурился:

– Фамилия, имя друга.

– Рейер. Антон, – холодея от собственной наглости, отчеканила я, думая: «Ну вот, теперь и приятеля втянула в свои дела. Надо успеть предупредить его, надо успеть…»

– Он просто хочет произвести впечатление на одного… в общем, у него свидание. А завтра он машину вернет. Вы сможете проверить.

– Проверим, проверим, – мрачно пообещал Черепанов, – а хотите другие снимки посмотреть, госпожа Богданова?

Я молча пожала плечами. Следователь положил мне на колени еще одну пачку фотографий.

Фотокамера хладнокровно запечатлела застывшие, мертвые лица охранников Вадима Олеговича. Это они пытались похитить меня. Преследовали, загоняли, как дичь. Это от них защищал меня Роберт Стронг. Правда, глядя на фото, можно было подумать, что бедные парни сами пали жертвами чудовищной жестокости. Некто очень сильный переломал им все кости и бросил несчастных на землю, где они и застыли в своих неестественных, жутких позах.

Я едва сдерживалась, чтобы не закричать. «Боже, что же теперь делать? Вокруг сжимается плотное кольцо. Меня атакуют со всех сторон. Скоро уже нечем будет дышать». Черепанов по-прежнему смотрел на меня в упор. Я хмуро пробормотала:

– Вообще-то очень непривычно рассматривать такие снимки. Эти люди… Они что, умерли?

– Убиты. Все до одного, – спокойно подтвердил следователь, – сейчас мы проводим экспертизу. Хотя непонятно, как это все могло… – он осекся, – впрочем, неважно. Значит, не ваша машина?

– Насколько я вижу, тому, кто находился за рулем «Мазды», должно было крепко достаться. Тут далеко не убежишь. Вы рядом с машиной смотрели, может, кто в канаву закатился, а вылезти сам не смог? – Я скрывала испуг за язвительностью. Со мной всегда так – стоит испугаться, и я начинаю хамить и вообще нести всякую ахинею, не задумываясь о последствиях.

Черепанов криво усмехнулся:

– Вы, госпожа Богданова, не волнуйтесь. Мы везде посмотрим. Где надо и где не надо – тоже. Говорите, после такой аварии водителю «Мазды» должно было крепко достаться? А вы себя давно в зеркале видели?

«Мила, какая же ты дура! Как можно было забыть, что все твое лицо покрыто синяками и царапинами? Что у тебя рассечена бровь? Что именно ты сейчас больше всего напоминаешь жертву автокатастрофы? Интересно, меня сразу посадят или еще помучают?»

Решив не сдаваться, я вскинула голову:

– Это не ваше дело. Моя сексуальная жизнь вас не касается!

Черепанов комично всплеснул руками:

– Ух ты! Так вам, госпожа Богданова, нравится погорячее? Чтобы в глаз дали, лицо исцарапали? А иначе вы не возбуждаетесь?

Если бы следователь Черепанов задал бы этот вопрос минут на пять пораньше, то получил бы от меня звонкую пощечину. Я бы не посмотрела, что он при исполнении. Наверняка он ответил бы мне еще более звонкой затрещиной. Но это не важно.

Никто не имеет право обсуждать мою личную жизнь.

Но сейчас обстоятельства складывались таким образом, что приходилось врать. Врать и изворачиваться. Мне нельзя было признаваться, что я вчера находилась на этом поле. Тогда меня заставят рассказать все. В том числе и про Роберта. Предать его я не могла, несмотря на то что до сих пор не понимала, что чувствую по отношению к нему. Он спас меня, и я сделаю то же. От меня никто и ничего не узнает.

Я глубоко вздохнула и с глупой улыбочкой на губах произнесла:

– Да, мы, мазохисты, народ темпераментный!

Черепанов презрительно хмыкнул, но промолчал.

– Так я могу быть свободна? – поинтересовалась я.

Следователь неопределенно мотнул головой. Казалось, он крепко задумался о чем-то своем. Я воспользовалась этим и пулей вылетела из «Волги». Конечно, меня удивило, что удалось так легко свернуть неприятный разговор, но я предпочла поскорее забыть об этом.

Придя домой, я наткнулась на мрачную родительницу. Она медленно оглядела меня с ног до головы и пробурчала:

– Ну, и где тебя черти носили?

– Я гуляла. Погода хорошая. Наверное, последние теплые деньки. А дальше – дожди, слякоть. Бр-р…

Мать промолчала, пристально глядя мне в глаза. Я поняла, что сейчас будет еще один допрос, усмехнулась: «Давай, мама. И тебе отвечу. Я уже привыкла. В последнее время только этим и занимаюсь».

– Мила, – серьезно начала мать, – мне Роберт, конечно, все объяснил – как мог, ведь он по-русски не очень хорошо говорит…

Я еле удержалась, чтобы не рассмеяться: да Стронг болтает по-русски похлеще любого нашего профессора! И когда только успел научиться?

– Но, – продолжала мать, – мне бы хотелось услышать от тебя самой все подробности. Как тебя ранило?

Голос ее почти срывался от волнения. Она, очевидно, беспокоилась, раз отбросила свой грубый тон. А уборку внеплановую наверняка затеяла, чтобы забыть о переживаниях. Не получилось. Накричала на меня, а легче ей, похоже, не стало. Я понимала, каких усилий ей стоит удержаться от банальных материнских расспросов и причитаний. Зная меня, она знала также и то, что вразумительных ответов не будет: меж нами никогда не было откровенных разговоров.

– Роберт тебя не обманул. Произошла небольшая авария. Автомобиль попал колесом в ямку. Со всеми бывает. И знаешь что? – Я сделала радостное лицо.

– Что? – машинально повторила мать.

– Я думала, машина сильно пострадала, а оказалось – всего лишь небольшие вмятины и царапины. Прямо как у меня на лице. Скоро заживут, – оптимистично тараторила я, стараясь своей болтовней предвосхитить все вопросы, которые захочет задать мне мать. Не давая ей и рта раскрыть, я продолжала: – «Мазда» уже завтра-послезавтра будет на ходу. Она сейчас в сервисе. Мне позвонят, скажут, когда можно забрать.