Столовая оказалась куда нарядней, чем другие помещения отеля. Под потолком висела люстра со свечами и хрустальными подвесками; сама же комната была выкрашена темно-зеленой краской с золотыми арабесками, пущенными по верхнему краю стены. Пол был застелен двухцветным паркетом из навощенных ясеневых и ореховых досок, которые чередовались между собой, образуя правильный геометрический узор. Столы были покрыты белыми крахмальными скатертями и заставлены посудой из белого фарфора и подсвечниками с зажженными свечами, которые здесь использовались вместо более привычных керосиновых ламп. Нед провел свою даму к самому уединенному столику и уже начал было усаживаться, как вдруг что-то напомнило ему о приличных манерах, которым его обучали в детстве. Выдвинув из-за стола легкое, плетенное из камыша креслице, он предложил Эмме присесть. Она поблагодарила его кивком головы и не без изящества опустилась на сиденье.

Прежде чем самому сесть за стол, Нед обвел взглядом зал, пытаясь определить, нет ли здесь кого-нибудь из его знакомых. В зале, однако, таковых не оказалось. Час был поздний, и местные постояльцы занимали только четыре столика; Эмма оказалась в столовой единственной женщиной.

Сняв с плеч шаль, Эмма положила ее на свободный стул рядом с собой. Нед, который совсем уже было опустился на свое место, взглянув на Эмму, замер, словно в столбняке. Наряд Эммы, на его вкус, был слишком откровенным. Отправляясь ужинать, она облачилась в черное шелковое платье, тесно охватывавшее талию и с таким глубоким декольте, что Нед получил отличную возможность любоваться ее грудями. Украшавшие декольте кружевные оборки не столько скрывали полуобнаженную грудь, сколько привлекали к ней внимание. Из пены кружев, прикрывая ложбинку между грудями, выглядывала красивая брошь с вырезанным на ней женским портретом. Груди у Эммы были гладкими и упругими, как у девушки, а не пышными и тяжелыми, как у Эдди. В неярком пламени свечей ее кожа приобрела серебристый оттенок ртутного катализатора, которым старатели из городка Уот-Чир пользовались для извлечения золота из золотоносной породы. Эмма кашлянула, как бы намекая Неду, что ему пора бы и присесть, и он, окончательно смешавшись, плюхнулся на сиденье. Эмму, казалось, не столько смутил, сколько удивил пристальный горящий взгляд Неда. Тем не менее он продолжал смотреть на нее в упор, вбирая в себя взглядом ее гладкую открытую шею, лицо и замысловатую прическу. Волосы у нее не были заплетены в косу или заколоты в пучок, как обычно, но уложены на затылке модными кольцами. Трепетный свет канделябров придавал им антрацитовый блеск; а тонкие седые прядки, кое-где сверкавшие в черных волосах, напоминали вплетенные в прическу серебряные нити. Освещение и прическа подчеркивали ее выступающие скулы и зримо увеличивали глаза. В Эмме не было дородности и свойственной Эдди пышной, спелой красоты, которая в свое время покорила сердце Неда, тем не менее выглядела она великолепно. «Элегантная» — так охарактеризовал про себя Нед внешность Эммы.

Эмма была сухощавой — сплошь мышцы да кости; ее плоть — уж если обсуждать ее сложение в более приземленных, «гастрономических» терминах — напоминала мясо красной дичи, в то время как тело Эдди следовало бы сравнить с белым разваренным картофелем. Нед пытался подобрать еще какой-нибудь другой эпитет, чтобы описать ее внешность, и вспомнил в этой связи слово, которое упоминал клерк, превознося достоинства заведения «Элси Мей» — «первоклассное». Вот именно, удовлетворенно кивнул Нед: Эмма была, что называется, «первоклассная» женщина.

Нед наклонился к ней и взял ее за руку.

— Здорово выглядишь! Нисколечко не похожа на эту… как ее… — Он хотел уже было брякнуть: «шлюху», но потом подумал, что если Эдди расценила бы это как похвалу самой высокой пробы, то Эмма наверняка придерживалась по этому поводу другой точки зрения. Впервые в жизни Нед почувствовал, что присутствие женщины его сковывает, и закончил фразу совсем не так, как собирался: — …на фермершу из Канзаса. — Прямо сказать, фраза получилась довольно неуклюжая.

Если Эмма и догадалась, какое слово крутилось у него поначалу на языке, то виду не подала. Она скромно потупила глаза, как если бы ей отвесили самый что ни на есть цветистый комплимент.

Нед стал раздумывать над тем, что бы такое сказать еще, но истина заключалась в том, что за последние двадцать лет ему крайне редко приходилось общаться с порядочными женщинами, и нужные слова как-то не шли на ум. Тогда он задался вопросом, что в подобной ситуации сказал бы своим сестрам. Это, к сожалению, помогло мало, поскольку чувства, которые он испытывал к Эмме, ни в коем случае нельзя было бы охарактеризовать как «братские». Ему ничего не оставалось, как одарить Эмму белозубой чувственной улыбкой, которая обыкновенно приводила в трепет Эдди, и сказать единственное, что в эту минуту подсказывало ему сознание:

— Соус здесь знаменитый.

— Что? — переспросила Эмма.

— Подливка, говорю, здесь отличная. Гостиничные повара добавляют в нее не молоко, а сливки — и в этом-то весь секрет.

— Сливки… — повторила за ним Эмма с таким видом, как если бы его рассуждения о подливке являлись продолжением сделанного им комплимента относительно того, что она «нисколечко не похожа на фермершу из Канзаса».

— Для тебя, может, это и мелочь, но в Нью-Мексико не так много дойных коров, и сливки здесь редкость.

— Сливки… — снова повторила за ним Эмма.

Нед кивнул.

— Так вот, значит, почему ты мечтаешь купить ранчо в Колорадо? Хочешь каждый день есть сливки?

Нед рассмеялся.

— Точно. Хотя там в основном разводят скот на мясо, коров можно и подоить. Только дело это хлопотное и требует сноровки. — Неожиданно для себя Нед подумал, что никогда в жизни еще не нес подобной чепухи и не выглядел таким круглым дураком, как сейчас. Интересно, что до этого дня Нед испытывал по отношению к Эмме чувство превосходства. Ведь именно он сделался ее наставником, когда она решила ступить на преступную стезю. Но сегодня она вдруг предстала перед ним эдакой светской, утонченной леди, немного холодной, даже загадочной, что он испытывал в ее присутствии немалое смущение. Правильно он все-таки сказал, что она не похожа на канзасскую фермершу. Он готов был голову дать на отсечение, что не на ферме она обрела все эти качества. «Очень может быть, — подумал Нед, — что она получила образование в закрытой школе где-нибудь на Востоке».

Эмма внимательно за ним наблюдала; казалось, ей доставляло удовольствие видеть его смятение.

Облизав губы, она наклонилась к нему и спросила:

— А что здесь еще подают, кроме твоей знаменитой подливки?

Нед широко усмехнулся. В своем большинстве люди относились к нему доброжелательно еще и потому, что он всегда был не прочь посмеяться над собой и своими слабостями.

— К чему тебе заказывать другое блюдо? — спросил он. — Сомневаюсь, что, пока ты в этом обтягивающем платье, тебе удастся проглотить что-нибудь еще. Ну а если честно, в этом наряде ты выглядишь просто умопомрачительно. — Пока Нед все это говорил, он казался себе жалкой мушкой, кружащей над большим кувшином с патокой.