Беда, приближение которой давно видел и против которой изо всех сил боролся Канарис, стояла уже на пороге. Риббентроп вернулся из Москвы подобно триумфатору с подписанным германо-советским пактом о ненападении. И пока немецкий народ верил, что «гениальный ход фюрера» вновь отвел угрозу всеевропейской войны, Гитлер делал завершающие приготовления для нападения на Польшу. И опять, в который раз, показалось, будто в последний момент все-таки удастся сохранить мир. Как следует из записи в дневнике Канариса, основанной на беседе с Роаттой, Муссолини заявил Гитлеру о невозможности участия Италии в боевых действиях; вскоре стало известно и о британских гарантиях Польше. Все это вынудило Гитлера отменить уже спущенный в войска приказ о нападении. И снова начались лихорадочные дипломатические контакты. Но ни письмо Муссолини, ни заявление Великобритании о гарантиях уже не могли остановить ослепленного прежними успехами фюрера. 31 августа он отдал окончательный приказ о наступлении на Польшу. Борьба за мир закончилась поражением; началась Вторая мировая война, и Германия устремилась навстречу собственной гибели.

На грани между миром и войной человек обычно хочет еще раз оглянуться, подвести итог своей жизни, прежде чем его подхватит и закружит бешеный водоворот войны. И этот итог, должен он признать, был неутешителен. Все усилия прошедших пяти лет оказались напрасными. Тиран по всем направлениям одержал победу. Сохранить мир не удалось, наследие тысячелетней культуры в смертельной опасности, враг проник в собственный дом. Массы не поняли, что поставлено на карту и что им угрожает. Не открыл глаза и неестественный, неправедный союз с Востоком. Наоборот, тысячи маленьких Макиавелли бурно ликуют, восторгаясь гениальным ходом великого Обольстителя. Ставка на темные инстинкты толпы сработала безотказно, хотя проповедующий патриотизм оказался лжепроповедником, которому совсем недороги подлинные интересы своей страны и своего народа.

Человек ощущает в собственной душе раздвоенность чувств: он никак не хочет победы Обольстителя, который непременно распространит и дальше – кто знает, как далеко, – господство и деспотизм дьявола, но ему же и невозможно примириться с мыслью о поражении или даже о полном уничтожении любимой отчизны, ибо он понимает, что схватка предстоит не на жизнь, а на смерть.

Будь у него выбор, человек тихо отошел бы в сторону, предоставляя другим решать задачу, доставившую ему столько огорчений. Она кажется ему просто неразрешимой, чем-то напоминающей пресловутую попытку вычислить квадратуру круга. Однако выбора у человека нет. Он не имеет право покинуть свой пост, если не хочет, чтобы это место занял враг, который только того и ждет. Человек не может совершить предательства, должен выдержать, ибо он чувствует себя ответственным за судьбу родины, за все человечество и за сохранение идей гуманизма. Он знает, что не всегда был последователен в своих поступках и что когда-нибудь его будут за это упрекать, но ему также ясно: уход в сторону обернется большой бедой. А потому человек продолжает оставаться на своем посту в надежде, что невозможное вдруг все-таки станет возможным.

Начало войны с Польшей ранним утром 1 сентября 1939 г. означало для Канариса крушение всяких надежд на благополучный исход конфликта, которые, вопреки очевидным фактам, не оставляли его до самого последнего момента. Он нисколько не сомневался, что боевые действия против Польши непременно выйдут за рамки противоборства двух государств и превратятся в войну всеевропейскую или, быть может, даже в мировую, которая, по его мнению, закончится для Германии плачевно. Но антивоенная позиция Канариса обуславливалась не только пониманием неизбежного краха, начальник немецкой военной разведки отвергал войну и в силу своих религиозных и нравственных убеждений, которые с годами становились все тверже.

Как мы помним, в связи с отказом Муссолини и английскими гарантиями Польше запланированное Гитлером на 26 августа начало военных действий было накануне отложено. Благодаря воспоминаниям Гизевиуса и других участников тех давних событий, нам теперь достоверно известно, что, по мнению членов кружка Остера, отмена уже отданного приказа о нападении полностью дискредитировала Гитлера в глазах военного руководства, и это сделало войну в ближайшем будущем совершенно невозможной. Поначалу и Канарис придерживался такого же взгляда. Подтверждала подобную точку зрения и поступающая со всех сторон информация о предпринимаемых усилиях по достижению в польском вопросе – вне рамок официальной внешней политики Риббентропа – приемлемого для обеих сторон компромисса. Канарис знал о странной миссии шведа Далеруса, и, кроме того, статс-секретарь Гельмут Вольтат, с которым он давно обменивался разведывательными данными и который за неделю до начала войны не без успеха вел переговоры в Лондоне о немецко-английском сближении, передал содержание разговора с Герингом, сообщившим по секрету о весьма перспективных контактах в Лондоне. А потому Канарис вплоть до 31 августа, когда вновь был отдан роковой приказ о наступлении на Польшу, продолжал верить в возможность уладить все мирным путем. Он опасался лишь повторения прошлогоднего мюнхенского сговора, создающего у немецкого народа ложное представление, будто Гитлер проводит миролюбивую политику.

Первые же заявления немецкой пропагандистской машины содержали ответы на вопросы, не дававшие покоя Канарису и сотрудникам абвера. Примерно в середине августа Кейтель передал Канарису приказ Гитлера подготовить польскую военную форму, вооружение, польские солдатские книжки и кое-какие другие вещи, необходимые для операции под кодовым названием «Гиммлер». Как явствует из приведенной в предшествующей главе выдержки из дневника Канариса, касающейся беседы, имевшей место 17 августа, лично Кейтель был якобы не в восторге от задуманной операции, но приказ исходил от самого Гитлера, и фельдмаршал не счел возможным возражать.

Выполнявшие приказ начальники отделов абвера Пикенброк и Лахоузен не на шутку встревожились. Само название операции было красноречивым свидетельством того, что задумана какая-то подлость. В военной хронике 2-го отдела абвера есть запись, согласно которой Лахоузен задался вопросом: почему Гиммлер решил заказывать польскую форму именно у абвера? Однако приказ есть приказ, требуемая военная форма и предметы вооружения были собраны. Их забрал под расписку представитель СД; о цели мероприятия официально абверу так и не сообщили. Когда появились первые сводки вермахта о проникновении польских вооруженных солдат на германскую территорию, Пикенброк в кругу друзей заявил: «Теперь мы, по крайней мере, знаем, для чего понадобилась военная форма». Помимо прочего, это яркий пример степени недоверия собственной пропаганде. Как вскоре стало известно Канарису – а нынче и всей широкой общественности, – одетые в польскую форму заключенные концентрационных лагерей СС инсценировали нападение на радиостанцию в Глейвице, в чем потом обвинили Польшу.

Уже этот бандитский прием достаточно характеризовал нравственный облик нацистов, стоявших во главе партии и государства, однако Канарису было суждено познакомиться и с кое-чем похуже. Присутствуя на совещаниях, имевших место в Ильнау (Силезия) в поезде фюрера после 12 сентября, то есть менее чем через две недели после начала Польской кампании, Канарис получил ясное представление о поистине дьявольских замыслах Гитлера и его окружения, касающихся будущего Польши. В нашем распоряжении один из немногих документов того времени, содержащий выписку из дневника Канариса. А сохранился текст потому, что Лахоузен, сопровождавший своего шефа на эти совещания, сам его составил специально для дневника Канариса и с согласия последнего изготовил копию для своей личной коллекции. Потому-то данный документ дошел до нас, в то время как дневник Канариса, как уже говорилось, после 20 июля 1944 г., к сожалению, был уничтожен.