Дневниковые записи, кроме того, приводят примеры общения Канариса с представителями верхних эшелонов власти. С Риббентропом он держится почтительно, это, однако, не означает, что он со всем сказанным согласен. Канарис, во всяком случае, не вступает в дискуссию с рейхсминистром, который ему слишком неприятен. А вот со своим непосредственным начальником Кейтелем он уже ведет себя иначе: без излишней сдержанности, не скрывая собственной тревоги по поводу запланированных злодеяний и взывая, хотя и напрасно, к чувству ответственности Кейтеля за добрую репутацию вооруженных сил. С подобными призывами и даже мольбами ему во время войны придется обращаться к Кейтелю бесчисленное количество раз, в большинстве случаев со сходным негативным результатом.

Особый интерес представляет разговор Канариса с Гитлером. При этом шеф абвера проигрывает по всей линии. Он преднамеренно раздул опасность предполагаемых французских приготовлений к наступлению в надежде, что Гитлер под впечатлением этой угрозы воздержится от чересчур крутых мер в Польше и пересмотрит свои планы по разделению ее территории и ликвидации значительной части населения. Но Канарис явно недооценил Гитлера, который демонстрирует свое бесспорное превосходство. Фюрер, несомненно, прекрасно осведомлен о положении на Западе, его аргументы, хотя и изложенные в хвастливом тоне, хорошо обоснованы. И в данном случае Кейтель и Йодль ведут себя крайне пассивно, лишь в нужных местах подпевая главному солисту – Гитлеру.

Необходимо, кстати, еще кое-что отметить в связи с этой дневниковой записью. Упомянутый Кейтелем некий Мельник был одним из руководителей организации украинских националистов или сокращенно – ОУН. В годы большевистской революции это движение создал Петлюра, мечтавший о независимом украинском государстве. Признанный вождь движения Коновалец, которого лично знал Канарис, погиб незадолго до начала войны в Голландии от рук агентов ОГПУ. Мельник, называвший себя полковником (это воинское звание ему якобы было присвоено в национально-украинской армии Петлюры), служил управляющим имения в Галиции. Тогда в рядах ОУН обосновались многочисленные политики различных оттенков – от умеренных социалистов до откровенных национал-большевиков, – которые бежали из Польши и Закарпатской Украины, отошедшей в 1939 г. к Венгрии. Однако вскоре украинское освободительное движение сменило фронты, и его отряды стали нарушать тыловые инфраструктуры немецких войск в Польше и на оккупированных территориях Советской Украины. Этим объясняется тот неожиданный факт, что после 1943 г. в немецких концлагерях оказалось много украинских национал-революционеров. Среди них было немало настоящих борцов за свободу, которые вовсе не собирались освобождать свою родину от советского ига только для того, чтобы потом испытать на себе все прелести «колониальных» методов нацистской восточной политики.

Если мы еще раз внимательно прочтем дневниковую запись Канариса от 12 сентября 1939 г., то поймем, что произошедшая на Украине смена фронтов, по-видимому, не очень удивила адмирала. Согласно концепции Риббентропа, кратко изложенной Кейтелем, украинцев хотя и предполагалось использовать для уничтожения поляков и евреев, однако никто не собирался содействовать им в достижении главной цели: создании Великой Украины. Но тогда, в сентябре 1939 г., и Гитлер, и Риббентроп всеми силами старались не раздражать своих новых «друзей» в Москве, распространяя мятеж с оккупированной немцами территории на Советскую Украину. Для них украинцы были не больше чем простой фигурой на шахматной доске, которой можно сделать какой-то ход и потом о ней забыть. Позднее, после того как Гитлер принял решение о нападении на Советский Союз, отношение к украинцам до известной степени изменилось, но к тому времени они уже сообразили, что Гитлеру они нужны всего лишь как инструмент для реализации собственной программы по увеличению «жизненного пространства» и что ожидать от нацистов помощи в осуществлении национальной мечты не приходится.

Как мы помним, Канарис в беседе с Риббентропом не возражал против поставленной ему и абверу задачи. Он ведь понимал, что протестовать бесполезно. В лучшем случае руководить операцией поручат уже не абверу, а службе безопасности (СД), что означало бы исполнение директив Риббентропа в самой грубой и жестокой форме и существенно усилило бы позиции СД, постоянно стремящейся расширить рамки своих полномочий за счет абвера. Поэтому Канарис предпочел план Риббентропа просто проигнорировать. В конце концов, тот не был его непосредственным начальником, а Кейтель же, который должен был бы Канарису приказать, ограничился лишь кратким изложением замыслов рейхсминистра иностранных дел, не давая никаких прямых указаний или распоряжений. И поэтому Канарис довольствовался лишь занесением и чудовищных, и дилетантских проектов Риббентропа в свой дневник. А в высшей степени дилетантской эта взятая с потолка мысль об украинском восстании была хотя бы потому, что совершенно не учитывала реального положения вещей на Украине. С помощью украинских националистов абвер все-таки сумел создать боевые группы в несколько сот человек, обученных диверсионной и подрывной работе в тылу противника, в районах сосредоточения вражеских воинских частей, в местах боевых действий, на транспортных путях и линиях связи, но не готовых к террористической деятельности, тем более такого размаха, как задумывал Риббентроп.

На обратном пути из Ильнау в Вену Канарис с глубоким возмущением и едким сарказмом говорил о суждениях и воззрениях Риббентропа. На состоявшихся позднее в Вене и Берлине совещаниях сотрудников абвера он ни словом не обмолвился о концепции восстания и рассказал о ней только Остеру, приобщившему запись к своей коллекции документов, и другим особо доверенным лицам. Зато он немедленно связался с Генеральным штабом сухопутных войск, чтобы информировать об отмене существовавшего по внешнеполитическим соображениям запрета на диверсионную деятельность украинских боевых групп и выслушать пожелания и просьбы военачальников на этот счет. Целью было вовсе не истребление еврейского и польского гражданского населения, а помощь сражающимся немецким войскам путем разрушения железнодорожных магистралей и подрыва важных военных объектов в тылу противника; предполагалась и защита объектов от уничтожения противоположной стороной. Для успешного выполнения этих задач абвер не жалел сил и средств.

Заключенный 29 сентября 1939 г. германо-советский Договор о дружбе опять же сделал проект Риббентропа несостоятельным, ибо согласованные условия касались уже 1-го пункта. Рейхсминистра иностранных дел временно перестали интересовать украинцы и их давние мечты о Великой Украине. Но Канарис был дальновиднее. По его указанию ряду видных руководителей украинского национального движения, оставшихся из-за быстрого продвижения Красной армии на территории, отошедшей к Советскому Союзу, была оказана посильная помощь. Ради спокойствия, возможно, еще живых свидетелей, чьи родственники находятся в сфере влияния восточных режимов, мы не станем касаться конкретных случаев.

Хотя последние изменения политической ситуации избавили Канариса от необходимости выбирать между категорическим отказом от участия в запланированных злодеяниях в Польше и покорным исполнением гитлеровских приказов о физическом уничтожении гражданских лиц, он не почувствовал облегчения. Его глубоко тревожили события, происходившие в последующие недели и месяцы на занятой немцами польской территории. Он регулярно получал абсолютно достоверные сведения о зверствах, чинимых отрядами СС. В беседе с руководителем отдела «Аусланд» Бюркнером он в то время сказал: «Войну, ведущуюся без соблюдения элементарных правил, нельзя выиграть. На земле все-таки есть божественная справедливость».