С этими словами я наклонилась и бережно подхватила старушку под мышки. Несмотря на теплый вечер, на ней были плотное пальто и красная шерстяная шапка. Где-то я уже видела ее раньше, видела эту красную шапку, но не могла вспомнить где.

Она тихонько застонала, но не от боли: просто старость и болезни. Я отвела ее к машине. Это оказалось непростым делом, потому что она ни на секунду не желала оставлять своего пса без присмотра. Но наконец мне удалось усадить ее в салон автомобиля. Потом я вернулась за псом. Его поводок оставался пристегнутым к ошейнику. Я крепко обмотала поводок вокруг пасти — нечто вроде временного намордника.

— Что вы делаете? Осторожнее! — крикнула старушка, высунувшись из машины так, что чуть не вывалилась из нее.

— Я не причиню ему вреда, я ветеринар, — отозвалась я. — Сейчас я его осторожно подниму, потом мы отвезем его домой.

Я просунула одну руку под плечо Бенни, а вторую под его таз. Он стал извиваться, пытался меня цапнуть, но поводок крепко держал его челюсти. Пес был легким как пушинка, я быстро перенесла его в машину и пристроила у старушки на коленях. Она снова начала нашептывать что-то ему на ушко. Единственное, что мне удалось узнать, — это ее имя: Виолетта Баклер, и где она живет. Я проехала несколько сотен метров до ее дома на Картерс-лейн.

С Бенни на руках я последовала за Виолеттой в дом — и вернулась назад во времени. Мы оказались в длинном узком коридоре, с отстающим от пола линолеумом и рваными обоями в пятнах сырости. Мы миновали одну закрытую дверь, Виолетта распахнула вторую в дальнем конце коридора. Я вошла за ней в старомодную комнату, служившую одновременно и кухней, и гостиной. У задней стены, возле двери черного хода, была установлена допотопная раковина, а пространство под ней закрывала грязная занавеска в цветочек. По другую сторону двери стояла электрическая плита, которой лет было больше, чем мне. На месте одной из конфорок зияла дыра, которая за долгие годы обросла грязью и почернела. В буфете, отделанном пластиком, стояла посуда из разных сервизов, чашки и блюдца в большинстве своем были с отбитыми краями и со стершимся рисунком. Еще в комнате имелись два стула, ни на один из которых я не захотела садиться, складной стол, приставленный к стене, и изгрызенная пластмассовая корзина для собаки.

Опустившись на колени, я положила Бенни на потертый коврик перед электрическим камином. Я включила камин, пробормотав, что псу необходимо тепло, потом повернулась к Виолетте. Хозяйка, насколько я могла судить, была в не намного лучшей форме, чем ее пес. Она заметно дрожала. Может быть, у нее шок? С собакой я знала, что делать, с расстроенными старушками — нет.

— Миссис Баклер, вам нужно присесть, — сказала я, поднимаясь. — Я сделаю вам чай, но прежде осмотрю Бенни. Вы сможете потерпеть?

Она не ответила и, казалось, даже не заметила, как я расстегнула на ней пальто и усадила на один из стульев. От электрического камина толку было чуть — в комнате все еще было довольно прохладно. Я не стала снимать со старушки ни пальто, ни шапку. Где я уже видела эту шапку?

— Думаете, мне стоит позвонить ветеринару? — спросила она, ни на секунду не отрывая взгляда от пса. — В Хонитоне есть врач, я его как-то вызывала, сразу после смерти Джима. Но он так дорого берет!

— Я сама ветеринар, — напомнила я, опять опускаясь на колени и открывая сумку. Потом повернулась к ней лицом и выдавила улыбку. — С соседей я денег не беру.

— Вы говорите, ветеринар, — сказала Виолетта. — Трудно добираться в город в ветклинику. Автобусы же отменили.

— Давайте-ка, я осмотрю вашего пса.

У старушки на глаза стали наворачиваться слезы.

— Сделайте милость, дорогая, — с трудом выговорила она. Я отвернулась и сосредоточилась на пациенте. Пес лежал у камина, тяжело дыша. Мне не понравились его мутные глаза и липкая шкура. Я не сразу нащупала пульс. Очень слабый. Подержала в руках каждую лапу. Все холодные.

— Сколько ему лет, Виолетта?

— Не помню точно. Четыре, может быть, пять.

Я попыталась спрятать улыбку. Как пить дать, Бенни было не меньше двенадцати. Я протянула руку и погладила пса: по спине, по животу, каждую лапу. Живот раздулся, но в целом пес был очень тощим.

Бенни опять начал кашлять.

— Давно он кашляет? — спросила я.

Виолетта озадаченно посмотрела на меня, как будто на школьного учителя, задавшего трудный и совершенно неприличный вопрос.

— Он стал кашлять на прошлой неделе, — наконец призналась она. — Я дала ему своей настойки лютиков.

Я вытащила стетоскоп и послушала сердце Бенни. Ясно прослушивались шумы.

— У него хороший аппетит? — продолжала я расспрашивать.

— Бенни любит поесть, это правда. Всегда хорошо кушал.

Я вновь перевела взгляд на лежащего передо мной пса. Если не считать вздувшегося живота — кожа да кости. Я могла бы и дальше задавать ненужные вопросы о собаке, но не надеялась получить на них ответы. Более того, я была почти уверена, что знаю причину его недомогания. И я считала, что должна предложить усыпить собаку. Но знала я и то, что не смогу этого сделать. Это не по мне. За то немногое время, что я провела в обществе Виолетты, я поняла, что пес значил для нее все. Лечить домашнего любимца и лечить больную дикую лисицу — вещи совершенно разные.

— Что я буду делать без Бенни? — прошептала Виолетта, как будто прочитав мои мысли.

А и правда, что? Но я не могла избавиться от чувства, что очень скоро перед старушкой встанет этот вопрос. Бенни, я была почти стопроцентно уверена, страдал от хронической сердечной недостаточности. Если бы вовремя распознали болезнь, пса можно было бы вылечить медикаментозными средствами. Но Бенни уже слишком стар и болеет давно.

— Виолетта, ему необходим покой. Завтра я сделаю ему укол — введу препарат под названием фуросемид. Это мочегонное. — Непонимающий взгляд Виолетты. Я попыталась пояснить доходчивее: — Необходимо вывести лишнюю жидкость, скопившуюся в его организме, это поможет сердцу биться. Есть шанс, что Бенни станет лучше. Если же нет…

Я не была уверена, все ли из сказанного она поняла, и меня не покидало ощущение, что настоящая опасность подстерегает Бенни завтра угром, когда Виолетта забудет о его сердечном приступе и вновь попытается вывести на прогулку.

Я поднялась с колен. Взглянув на часы, поняла, что у меня еще есть время для вечерней пробежки, если уж утром побегать не получилось.

Однако как я могла оставить взволнованную дрожащую Виолетту, которая никак не могла согреться даже в пальто и шапке? Я спросила, не сделать ли ей чай. Она буквально встрепенулась, услышав мое предложение, и я поняла, что не уйду.

В кухне Виолетты была большая кладовка, но деревянные полки были пусты, их покрывал толстый слой пыли. Я нашла упаковку с пакетиками чая, небольшую пачку сахара и картонный пакет несвежего на вид молока. Похоже, она перебивалась консервами. Интересно, когда в последний раз она ела свежеприготовленную пищу? Где она берет продукты? В поселке только один магазин, в котором размещается и почта. Там можно купить хлеб, молоко, яйца и масло. Все остальные продукты либо в сухом виде, либо консервированные. Виолетта из-за отсутствия автомобиля и автобусного сообщения не в состоянии покинуть поселок. Должно быть, у нее нет родных, в противном случае она никогда бы не оказалась в столь жалком состоянии, не была бы так привязана к собаке и не зависела бы от незнакомых людей, изредка проявляющих сострадание.