– Объясню прямо, насколько возможно, хотя мне придется быть аккуратным в выборе слов, так как доктор Эрнандес прав насчет важности той работы, которой вы с ним заняты, и я ни в коем случае не хочу что-то испортить. С другой стороны, я считаю, что тебе действительно пора кое-что осознать. Ты не преступница, Мунбим, ты жертва преступления, нескольких сотен преступлений. Это понятно?

Да.

Я мотаю головой.

– Конечно, непонятно. – Агент Карлайл тяжко вздыхает. – Вот это, черт побери, и есть самое паршивое. Ты ведь даже не знаешь.

Я знаю гораздо больше, чем ты думаешь.

– Чего не знаю?

– Не в моих полномочиях… то есть я не могу… – Он ставит локти на стол и еще больше подается вперед. – Послушай, тюрьма тебе не грозит, ясно? Тебя не посадят в тюрьму, потому что ты не сделала ничего дурного, по крайней мере, насколько мне известно. Знаю, ты рассказываешь нам далеко не все, и пока что это не проблема. Но даже если ты действительно совершила преступления, о которых я не знаю, любой мало-мальски толковый государственный защитник, будь он даже вчерашним выпускником, добьется, чтобы ты не провела за решеткой ни дня. Особенно учитывая, что ты несовершеннолетняя.

– Несовершеннолетняя?

– Ребенок.

– Я не ребенок.

– В человеческом плане? Как личность, обладающая разумом и душой, – безусловно, нет. Но юридически – да. Ты считаешься ребенком, пока тебе не исполнится восемнадцать.

– И что тогда? Я превращусь в другого человека, стану не такой, как днем раньше, когда мне еще было семнадцать?

Агент Карлайл хмурится.

– Нет, конечно. Это лишь возраст, с которого закон признает тебя взрослой.

– По-моему, это какой-то случайный выбор, не находите?

– Нет. То есть… да. Может быть. Наверное. В любом случае надо же как-то определять эту грань.

– Зачем?

– Затем, что к взрослым и детям закон относится по-разному.

– Значит, установили правило потому, что должно быть правило?

– Можно и так сказать.

– Выходит, это ничем не отличается от воззваний отца Джона?

Агент Карлайл несколько секунд смотрит на меня, затем откидывается на стуле.

– Ты для меня чересчур умна, – с улыбкой говорит он. – Каждый раз после встречи с тобой мне хочется лечь в темной комнате и отдохнуть.

– Извините, – говорю я.

– Не извиняйся, – качает головой он. – Мунбим, я работаю в ФБР восемнадцать лет. Ты знала?

Да, потому что слышала, как он упоминал об этом доктору Эрнандесу в коридоре, думая, что дверь в кабинет закрыта. Но ему я об этом не скажу.

– Нет.

– Восемнадцать лет, – повторяет он. – За это время я находился в одном помещении с насильниками, убийцами, террористами и бог знает с кем еще. Эти мужчины и женщины понимали, что в лучшем случае проведут остаток жизни в тюрьме, а в худшем – их казнят. И знаешь что? – Я качаю головой. – Любого из них понять было проще, чем тебя. – На уста агента возвращается улыбка. – Конечно, не очень похоже на комплимент, но, поверь, это он самый и есть.

– Спасибо, – отвечаю я, хотя он прав: на комплимент не похоже ничуточки.

Дверь открывается, в кабинет входит доктор Эрнандес. Он бросает взгляд на агента Карлайла, потом пристально смотрит на меня.

– У вас тут все в порядке?

– Все отлично, – говорю я.

Психиатр на долю секунды прищуривается, затем кивает и усаживается за стол.

– Замечательно, – говорит он. – Так на чем мы остановились?

– Мунбим отказалась говорить о женах Парсона, – напоминает агент Карлайл и коротко мне подмигивает. Знак мимолетный – как будто веко дернулось, но я успеваю его заметить и с трудом сдерживаю улыбку.

– Да, верно, – припоминает доктор Эрнандес. – И это абсолютно правомочный выбор, поэтому идем далее. Я бы хотел поговорить о том, как отец Джон управлял Легионом. Мунбим, ты не возражаешь?

– Нет.

– Отлично. Спасибо. Итак, отец Джон сам устанавливал все правила, которым были обязаны следовать члены Легиона Господня?

Качаю головой.

– Не все. Многие правила существовали и до Чистки.

– Какие, например? – интересуется доктор Эрнандес.

– Когда главным был отец Патрик, у нас действовал четкий распорядок дня, – рассказываю я. – Молитвы, завтрак, потом до самого ланча уроки, во второй половине дня – работа и обязанности по дому, ужин, чтение Библии и в десять часов – отбой. В этом почти ничего не изменилось.

– А в чем изменилось?

– Прекратилась учеба. После Чистки мы стали работать и до обеда, и после.

– По какой причине?

– Отец Джон говорил, что все нужные знания есть в Библии.

Доктор Эрнандес делает пометку в блокноте.

– Что еще поменялось?

– У нас отобрали телевизоры. И радиоприемники. И все книги.

– Вам запретили читать?

Киваю.

– Почему?

– Потому что книжки приходили из Внешнего мира, так же как и телепрограммы и песни по радио. Первое воззвание наложило на все это полный запрет.

– Прямым текстом?

– Нет, но очень скоро это стало ясно.

– Кроме того, согласно Первому воззванию, всем, кроме Эймоса Эндрюса, запрещалось покидать территорию?

Я морщусь. Доктор прекрасно знает, как я ненавижу это слово.

– Да.

– И после этого деятельность по привлечению в Легион новых членов прекратилась?

– В каком смысле?

– Ты и другие девочки перестали ездить в Лейфилд и раздавать брошюры. Взрослые больше не читали публичных проповедей вроде той, на которой твой отец услышал Хорайзена.

– Да, – подтверждаю я. – Все прекратилось.

– А раньше, до чистки, было в порядке вещей?

Киваю.

– Большинство Братьев и Сестер делали это охотно. Даже отец Патрик не реже двух раз в год выезжал в город с проповедями. Отец Джон выступал очень часто, после того как присоединился к Легиону.

– Он был убедителен?

– Я уже рассказывала, как он вел себя во время выступлений. Вместе с ним я не ездила, но предполагаю, что его речи действовали и на Чужаков. После его проповедей Легион всегда пополнялся новичками.

– С Джейкобом Рейнольдсом он тоже познакомился, когда нес слово Божье? – уточняет агент Карлайл.

– Наверное, – пожимаю плечами я.

– Но после чистки новых членов в Легион уже не принимали? – спрашивает доктор Эрнандес.

– Еще несколько человек все же прибавилось. Отец Джон говорил, что Господь всегда укажет достойным Истинный путь и тот приведет их на Базу.

– Так и было?

Киваю.

– Люди приходили к главным воротам, как Нейт, узнав про нас от кого-то. Но их было совсем мало, и почти всех отец Джон разворачивал обратно.

– А ворота были большими? По твоим описаниям, во времена отца Патрика они представляли собой всего-навсего три сколоченные доски?

– После Чистки ворота переделали. Отец Джон счел, что они недостаточно прочные и немедленно приказал Центурионам укрепить их железом и колючей проволокой.

– То есть наружу никого не выпускали, а незнакомцев