По-видимому, большой описательный материал, составивший значительную часть главного труда Блейлера, сыграл для набоковского романа не меньшую роль, чем представленная там теоретическая разработка концепции аутизма. Можно предположить, что именно оттуда Набоков заимствует очень важное наблюдение о стереотипическом поведении такого человека. Позднее оно будет развито подробно в исследовательских работах психопатологов, но на исходе двадцатых годов оставалось только в качестве описанного феномена.

Важные черты поведения аутиста: страх перед новизной, многократная повторяемость действий передаются в романе герою. Лужин избегает «отвратительной новизны» и «с раннего детства любит привычку». Описанная Блейлером навязчивая повторяемость, проявляемая на двигательно-моторном уровне, воплощена в многочисленных бегствах героя по одному и тому же маршруту – через лес, мимо мельницы, домой или в его кружении по комнатам перед самоубийством («И тут началась странная прогулка…»). Она отражена и на уровне интеллектуальных операций. Лужин-ребенок осматривает свою детскую: «[…] обои были белые, а повыше шла голубая полоса, по которой нарисованы были серые гуси и рыжие щенки. Гусь шел на щенка, и опять то же самое, тридцать восемь раз вокруг всей комнаты».

Подобная повторяемость действий способствует извлечению аутистом приятных вестибулярных, тактильных, мышечных ощущений. Но это только одна причина. Вторая – обеспечение минимальной адаптации такого человека в реальности путем накопления им стереотипов. Живя в коммуникативной изоляции в мире, где означающие не означают ничего, аутист ориентируется только на собственные, зарегистрированные памятью следы и потому постоянно к ним возвращается. Этой особенностью аутистического мышления, мышления главного героя романа, объясняется композиционная организация текста, в основе которой лежит принцип повторения.

Повествование составляют две неравномерные части, разделенные периодом в 16 лет (число исходного количества фигур у каждого игрока в начале шахматной партии). В первой части Лужин-мальчик превращается в шахматного вундеркинда, во второй – он, утративший огонь и смелость шахматный маэстро, участвует в своем последнем турнире. Закон шахмат – закон атаки. Отказ от нападения означает проигрыш. Во второй части романа аутистический механизм, обуславливающий повторяемость повествования, обретает свою разрушительную силу. В этом снова проявляется научная точность художественного приема Набокова. Согласно описанной в психопатологии концепции, аутизм, зарождаясь как бегство в мир воображения, как бегство от наступательной жизненной реальности, в итоге становится саморазрушительным.

Вторая часть произведения как бы накладывается на первую. Воплощая механизм аутистического сознания, действие развивается, опираясь на зарегистрированные памятью образы. Первая часть романа исполняет роль такой модели, ориентируясь на которую, герой из фрагментов складывает/осмысляет ее повторение во второй.

Приведу несколько примеров. Появление в жизни Лужина будущей невесты вызывает у него «впечатление чего-то очень знакомого, он… с потрясающей ясностью вспомнил лицо молоденькой проститутки с голыми плечами, в черных чулках, стоявшей в освещенном проеме двери, в темном переулке, в безымянном городе. И нелепым образом ему показалось, что вот это – она, что вот она явилась теперь, надев приличное платье, слегка подурнев, словно она смыла какие-то обольстительные румяна, но через это стала более доступной».

В первой части произведения описано возвращение мальчика с дачи в город. На платформе Лужин замечает, как «справа, на огромном тюке, сидела девочка и, подперев ладонью локоть, ела зеленое яблоко». Спустя много лет в Берлине он приходит в дом родителей невесты, где «самый воздух был сарафанный». Войдя, он видит «яркую, масляными красками писанную картину». «Баба в кумачовом платке до бровей ела яблоко, и ее черная тень на заборе ела яблоко побольше». Живописное полотно, иконический знак, накладывается на зарегистрированный в детстве образ. Только во второй раз это уже не сценка из жизни России, а кусок «декорации», на которой изображена девочка, ставшая взрослой бабой в платке, но она все с тем же вечным яблоком.

Квартира родителей невесты, обставленная в русском духе, представляет собой случайное собрание симулякров: Они «[…] снова разбогатев, решили зажить в строгом русском вкусе […]». «И было много картин на стенах, – опять бабы в цветных платках, золотой богатырь на белом битюке, избы под синими пуховиками снега […]». Эти словесные пересказы картин русских художников: Ф. Малявина («Бабы»), В. Васнецова («Витязь на распутье»), М. Якунчиковой-Вебер («Городок зимой») – фрагментарный повтор живого мира России в виде полотен живописи.

Роман о шахматной игре строится по принципу пазла, игры творчески ограниченной, исключающей вариативность решений и в определенном смысле воспроизводящей структуру аутистического мышления. Пазл фигурирует и в первой, и во второй части произведения. Например, Лужин-мальчик «нашел мнимое успокоение в складных картинах. Это были сперва простые, детские, состоявшие из больших кусков […] Но в тот год английская мода изобрела складные картинки для взрослых – “пузеля” […] – вырезанные крайне прихотливо: кусочки всех очертаний, от простого кружка (часть будущего голубого неба) до самых затейливых форм […] по которым никак нельзя было разобрать, куда они приладятся […]».

Позднее у Лужина «в неизбежные минуты жениховского одиночества, поздним вечером, ранним утром было ощущение странной пустоты, как будто в красочной складной картине, составленной на скатерти, оказались не заполненные, вычурного очерка, пробелы».

Если в начале произведения пазл исполняет функцию одного из элементов общей картинки детства, то позднее он задает модель аутистического восприятия реальности.

Аутистическое мышление, будучи противопоставленным Блейлером мышлению реалистическому, не оценивается им, однако, как лишенное логики. Только логика аутиста особого свойства. Она обрабатывает совершенно случайные, неравноценные, как их называет Блейлер, «первопопавшиеся и ошибочные» понятия и образы, «отрывочные ассоциации» в свете аффекта. Эта патологическая дефектная логика психоза трансформирует их в бред, но бред, организованный по заданному изначально образцу.

Лужин оказывается замкнутым в своем мире, иначе – замкнутым в роман, он становится одним из его элементов, героем произведения, куклой, которой играет автор, шахматной фигурой, которой двигает Рок. Его претензия на творческую автономность ведет к проигрышу. Когда все части мира Лужина укладываются в его сознании на свое место, текст, как пазл-игра, исчерпывается.

«Ключ найден. Цель атаки ясна. Неумолимым повторением ходов она приводит опять к той же страсти […] Опустошение, ужас, безумие».

Принято считать, что герой-шахматист в финале сходит с ума. Но безумие это особого свойства. Это проявление аутистического мышления в той его завершающей фазе, когда оно, трагически стремясь к спасительному повтору, разрушает себя.

Отрыв от внешней реальности приобретает форму негативизма, сюжет романа, таким образом, завершается, и герой его выпадает из текста в другое измерение – в свою аутистическую вечность.