глаза у Сергея были холодные и жёсткие, один в один как у дяди Германа, такой прирежет, и не поморщится. Поэтому Федька ему и про бабу его ничего не сказал, растерялся и забыл.

А ещё Сергей этот пригрозил, что живым Герман Осипович его не оставит, даже если про солонку не прознает. А если уж прознает, то точно прирежет, и поэтому Федька решил, что сбежит при первой же возможности. Где у братьев деньги лежат, он знал, и куда ехать — тоже. В Одессу, город у моря. Или в Кисловодск. Или в Ленинград, там затеряться легче. В общем, ещё он точно не решил. Вот пообедает, и тогда, на сытый желудок, сообразит.

* * *

Обед они перехватили на бегу, Ковров куда-то торопился, но посвящать в свои дела Травина не спешил, так что уже в три часа дня Сергей оставил автомобиль возле Пассажа, и отправился пешком к дому Симы. В том, что произошло с машинисткой, своей вины он не чувствовал, взрослые люди сами отвечают за свои поступки, но и просто так бросать это дело не собирался.

От улицы Белинского до Сухаревской площади он дошёл за двадцать пять минут, обогнав двадцать восьмой трамвай, в справочной института Склифосовского узнал, что Серафима Олейник пока что в сознание не пришла, и изменений в её состоянии нет.

— Медицина не любит суеты, товарищ Травин, — сказал ему знакомый по утренним процедурам доктор Юдин, — ничего с вашей сослуживицей не случится, идите и занимайтесь своими делами, а мы займёмся своими. Сегодня я здесь дежурю, завтра выйдет постоянный врач, доктор Охрименко, и тогда уже у него всё узнаете.

— Конечно, — Травин пока что никуда уходить не собирался, — только есть у меня вопросы, Сергей Сергеевич. Ничего странного в её состоянии вы не заметили? Могла она сама напиться и удариться?

Юдин задумался.

— Тут я вам не помощник, — сказал он наконец, — на первый взгляд, ничего особенного, таких больных часто привозят, кто с лестницы упал по пьяному делу, кто топором себя рубанул. Рана чистая, следов грязи в ней нет, кусочков посторонних тоже, словно гладким предметом ударили, могла в дверной косяк влететь. Вы сказали, что поздно ночью она домой пришла?

— Так соседка сказала.

— Точное время установить сложно, это могло быть и в десять вечера, и в полночь. К тому же она перед этим водку пила, и пирожные ела, желудок мы ей промыли. А большое количество жира и алкоголя на кровь влияют.

— Много пила?

— Судя по состоянию, как минимум бутылку беленькой. Да, не знаю, стоит ли вам говорить, но, не поймите превратно, Серафима состояла в любовной связи до того, как вы её сюда принесли. Скорее всего, тем же вечером.

Сергей на эту новость отреагировал совершенно спокойно.

— Хотите сказать, её изнасиловали?

— Синяки разве что на запястьях есть, небольшие, если и удерживали её, то недолго и не сильно. Других следов насилия я не нашёл, или она уже была в бессознательном состоянии, или всё произошло по общему согласию, но это уж милиции разбираться. Не удивлены?

— Я, доктор, в чужую личную жизнь не лезу, пока не попросят. А что ещё?

— Пока всё. Вы простите, товарищ, у меня ещё пациенты.

Выйдя на улицу, Травин раскурил папиросу. Как ни пытался он убедить себя, что Сима хорошо провела вечер, напилась, ударилась где-то, а потом заперлась в комнате от стыда, мысли перескакивали на совсем другой вариант развития событий.

В котором у Симы действительно было свидание, только не очень удачное. И ударилась не она сама, рана на лбу вполне могла быть от удара каким-нибудь гладким, как сказал доктор, предметом, который нанёс этот неизвестный ухажёр. Например, водочной бутылкой — стекло на них пускали толстое, достаточно прочное для человеческого черепа. Возможно, Сима сопротивлялась, её ударили по голове и разорвали одежду, потом в бессознательном состоянии изнасиловали, бросили возле дома, где она перепачкалась землёй. Через какое-то время она очнулась, и сама добралась до подъезда, а потом и до комнаты. Сумочка с деньгами лежала в комнате рядом с машинисткой, когда он её нашёл, за несколько рублей в ночной Москве могли прирезать не задумываясь, выходит, шла она до дома недолго, и место, где до этого лежала, должно быть совсем рядом.

Когда Травин поднялся в квартиру, где жила Сима, сыщицкий запал почти угас, и он с каждым шагом всё отчётливее понимал, что влез не в своё дело. Криминальная версия казалась всё более надуманной, и даже если что и было, разыскивать преступников должна милиция, и наверняка стражи порядка сейчас этим занимаются.

— Нет, не приходил никто, — сказала ему Купанина, прикрывая мощной фигурой примус и отгоняя мальчишку лет семи от тарелки с печеньем, — я тут всё время, никого не пропущу. Да и Клавдия Петровна не даст соврать.

Ещё одна соседка охотно подтвердила, что тоже следит за другими день и ночь, и что Сима и раньше частенько возвращалась поздно, но вот чтобы пьяной — никогда. А в этот раз аккурат в полночь пришла, не поздоровалась, молча открыла комнату ключом и заперлась.

— Вином несло от неё знатно, и платье порвано было, — Клавдия Петровна поджала губы, показывая, что осуждает. — И как только в советских учреждениях таких держат. Вам товарищ милиционер насчёт комнаты ничего не говорил? А то она одна шесть квадратных саженей занимает.

— Для двоих — в аккурат, — заявил Травин, и ушёл, оставив обитателей квартиры в лёгком недоумении.

Августовское солнце жарило изо всех сил, рядом, возле церкви, торговали квасом, баранками и сладкими сухарями. Сергей взял кружку, сдул пену и огляделся. Прямо от квасной бочки отходила Самарская улица, на ней был небольшой сквер с раскидистыми деревьями. Кустарник, растущий по краям дороги, не давал рассмотреть, что же там под этими деревьями происходит — идеальное место для того, чтобы сбросить тело. Вот только идеальное место было слишком людным, с одной стороны церковь, а с другой Самарские бани, закрывавшиеся во втором часу. И фонари стояли, а преступники должны любить тёмные места, без освещения.

На углу Старой Божедомки и Божедомского переулка тоже был сквер, со скамеечками и даже фонтаном, но если бы Сергею пришлось в темноте спрятать тело, он бы выбрал его продолжение, уходящее вдоль Самотёчной улицы, за театром зверей. Там фонарей не было, ближайшая скамейка стояла сломанной, за поросшими травой дорожками никто не ухаживал. Травин пересёк улицу, зашёл под сень деревьев, остановился.

— Предположим, я хочу кого-нибудь изнасиловать, — сказал он сам себе, — тогда я тут всю траву перемну и кусты переломаю.

Прогулка по небольшому скверу заняла минут десять, но следов борьбы Травин не нашёл, а веселья — насчитал десяток, с целыми и разбитыми бутылками и примятой травой. Он представил Симу, лихо пьющую из бутылки в компании с местными хулиганами, и поморщился. Нет, такой образ в характер машинистки не вписывался. Сергей уже решил, что зря всё это затеял, сделал последний круг, и тут ему повезло. Внимание привлекло высокое раскидистое дерево, у которого ветки спускались почти до самой земли. С одной стороны они были надломаны, Травин подошёл, пригляделся — внизу, на голой земле, отчётливо виднелся след, словно под деревом кто-то сидел и ворочался, а вот следов пикника не было. Сергей представил, как два человека катаются по земле, мужчина рвёт платье женщины, удерживает её за руки, бьёт кулаком по лицу.

Нет, такая парочка должна была оставить куда больше следов, здесь же кто-то сел задницей на землю и некоторое время сидел, уминая почву. Травин не мог сказать точно, была ли на плаще Симы такая же грязь, но для себя решил, что — она. И уже зная примерно, что ищет, он обнаружил в двадцати метрах от дерева едва заметные борозды, какие могли оставить каблуки туфель, если их владелицу тащили. Следы шли от Божедомского переулка, обрывались на полпути, и дальше уже не продолжались. Вероятно, сначала Симу волокли, а потом понесли, и прислонили к дереву. Через некоторое время Сима вполне могла очнуться, встать и дойти до дома. Точнее говоря, встала и пошла, выдавленные каблуками ямки почти затянулись, но вели в направлении дома. Оставалось только выяснить, кто её здесь оставил.

Дворник, который мёл дорожки в Екатерининском сквере, в обмен на папиросу поделился информацией.

— Пурищев там метёт, когда вздумается, — сказал он. — Вы, значит, из какой организации, товарищ?

— Из Москоммунхоза, — Травин полез в карман, словно за удостоверением, но достал только спички.