– Меня это начинает раздражать, – отвечаю я. – Ты заставляешь меня делать только то, что мне не нравится.

– Совершенно верно. И в этом я права. Разве сейчас – худшее время в твоей жизни?

– Поход в горы уж точно был худшим воспоминанием. Но признаю – бейсбол оказался не так уж плох. Если не считать этого, – я машу перед ней рукой в радужном гипсе.

– Хм-м… Но зато мы изменили твой план Вселенной.

– Ну я не особо продвинулась. Не буду же я делать дреды и играть на барабане.

– Неплохая идея, – она записывает в телефон «играть на барабане». – Никто не говорит, что двигаться нужно в этом направлении, но по крайней мере у тебя сложилось представление, какой еще могла бы быть твоя жизнь. Какой она может стать. Ты открываешь новые перспективы.

– С Тео. Ты хочешь, чтобы я открывала новые перспективы с Тео.

– Нет, не с Тео! А может быть, и с Тео. Дело тут не в нем. Дело в том, чтобы позволить себе новые возможности! Хватит бояться неизведанного!

– Ты забыла – Тео не захотел на мне жениться. И потом, я собираюсь бороться за Шона.

– Хм-м-м, – мычит она в ответ.

– Хм-м-м, – передразниваю я.

– Да сходи уж, – выдает она наконец. – Что такого страшного может случиться?

* * *

Следующим вечером Тео ждет меня возле университета. Я не согласна на обед. Он пригласил меня на обед, думал, я скажу – В.А.У.; но обед для меня – нечто слишком уж рискованное… поскольку, хоть я и сказала Ванессе, что бороться с бездействием для меня – пытаться вернуть Шона, все же я не могу не думать о Тео. После посещения больницы я поминутно вспоминаю о нем: как его рука сжимала мое плечо, как он смеялся над моей неуклюжестью, как он всегда приходит мне на помощь, когда я и сама не осознаю, нуждаюсь ли в его помощи. Я не хочу думать о Тео – бороться с бездействием, думать о Шоне! – и потом, в моей-то ситуации и без Тео есть над чем задуматься.

О чем мне думать, кроме Тео:

1) О маме – лесбиянке преклонных лет.

2) О реакции Райны на эту новость – мы должны немедленно ехать за мамой в Палм-Бич и тащить ее домой!

3) О том, какие новости сообщила телепрограмма «Аксесс Голливуд»: известные любители йоги стали носить на шее серо-коричневые повязки, потому что серо-коричневый – цвет мира; так сказала Холли Берри Билли Бушу вчера вечером. Все это – в защиту Оливера.

4) О странице Шона на «Фейсбуке», которую я вчера снова просмотрела как следует, благо находилась под воздействием антидепрессантов. Я на девяносто девять процентов уверена – он не в курсе, что каждый раз, как он заходит на JDate.com, эта информация высвечивается в его профиле. Это странно по ряду причин: во-первых, Шон, такой технически продвинутый, не может этого не понимать; во-вторых, довольно глупо со стороны JDate.com не учитывать, что пользователей может смущать такой расклад. Но, может быть, они думают – одинокие люди увидят, что другие одинокие люди, причем нормальные, пользуются этим сервисом, и ничего. Отсюда вопрос – считает ли Шон себя одиноким, и если да, то думать нужно об этом, а не о своем бывшем парне. Я и правда много об этом думаю, но меньше, чем полагается. Уверена – Цилла Цукерберг нипочем не стала бы просматривать страницу Марка, если бы он ее бросил. Уж скорее взломала бы «Фейсбук» – в буквальном смысле взяла бы и взломала к чертям. Я много размышляла об этом вчера вечером и наконец вышла из Сети, но прежде проверила профиль Эрики Стоппард. Однако все ее фотографии скрыты от посторонних – вот дерьмо.

5) О Никки, который, находясь в Пало-Альто (или, как он выражается, Падло-Альто), открыл для себя Бога. Или свои еврейские корни. Все его письма начинаются и заканчиваются словом «Шалом» – вряд ли он шутит. Надо бы побольше почитать о психологии двенадцатилетних подростков и о том, нормален ли такой вариант развития событий. Еще надо бы написать его маме, но, надеюсь, это уже сделал Шон. Но Шона не спросишь, а сама поднимать панику я не хочу. Ну что я напишу Аманде? «Милая Аманда, твой сын уверовал в Бога. Наверное, нам следует вмешаться?» Нет. Это глупо.

* * *

Когда я замечаю Тео, он стоит напротив библиотеки и смотрит в телефон. На нем джинсы цвета хаки и голубая рубашка на пуговицах; он только что в качестве приглашенного гостя прочитал аспирантам лекцию «Искусство убеждения». Рукава он закатал и скорее напоминает студента, чем профессора. Начало июля в Сиэтле – чудесное время. Небо ясное, голубое, свежее; но все напоминает, что лето не продлится вечно. Не слишком жарко, не слишком холодно; воздух чист и заряжен оптимизмом. Деревья – словно из детской сказки; на территории студгородка они, полные жизни, склоняются над головой, укрывают от внешнего мира.

Я смотрю на Тео, пока он что-то рассматривает в телефоне, решает какую-то проблему, которая важнее меня, и я думаю: что случилось бы, скажи я ему «да» – тогда, в машине. Я, конечно, действовала импульсивно, но не могла же я взять свои слова обратно; а раз он не попытался меня убедить – я ждала, что он меня убедит, и тогда я соглашусь, – то не могла же я умолять об этом.

Увидев меня, он улыбается.

– Я был уверен, что ты придешь.

Я подхожу к нему.

– Честно говоря, я и сама была уверена.

На самом деле это не так. Я не была уверена вплоть до последнего момента. Я сказала бы ему правду, будь у меня достаточно смелости. Но ее недостаточно, поэтому я просто подхожу ближе и целую его в щеку. Он притягивает меня к себе.

– Хорошо выглядишь.

– Конечно, по сравнению с тем, как выглядела в походе… и на следующий день, завернутая в простыню. Ах да, еще в больнице.

– Тоже верно.

– Так что сейчас просто шикарно.

– Ты и раньше была классная, – он улыбается и поправляет очки.

– Ты врун несчастный, – замечаю я, и он улыбается еще шире.

– Красивый гипс.

– На нем радуга! – Я машу рукой у него перед носом.

– Здорово, – говорит он. – Пойдем.

– Куда? – интересуюсь я. – Я нигде не была.

– Давай пойдем куда глаза глядят, – он берет меня под локоть. – Давай заблудимся.

* * *

Существует секретный проход через студгородок – во всяком случае, так сказал Тео. Может быть, он просто пытается меня заинтриговать и закадрить, поэтому и ведет так называемой нехоженой тропой. Потому что никакой это не проход. Мы идем по пустынным дорогам, мимо административных зданий, мимо построек в изысканном готическом стиле – и наконец остаемся совсем одни. Изредка попадется студент или аспирант, кивнет – и нас снова только двое. Тео рассказывает мне, как обнаружил у себя рак – однажды утром, когда мылся в душе, а я ему рассказываю, что не знаю, куда катится моя жизнь (я и в самом деле не знаю, куда катится моя жизнь). Столько всего изменилось у него и, по сути, почти ничего не изменилось у меня. Мы не затрагиваем тему Шона, а я не смею спросить, как он сделал предложение своей бывшей невесте, если не верит в браки.