– Это очень приятно, – он улыбался, и она радовалась, что не видит его лицо, потому что чувствовала, что едва ли способна себя контролировать. Ей хотелось слизнуть все его слова прямо с его губ, сделаться бесстыдной и заглушить речь поцелуем.

Божечки… Создатель, помоги ей – она либо рехнулась, либо отчаянно перепила.

Чернел под темно-синим небом океан, пенился бледными гребешками волн.

– Вода ласкает тело… везде. Ощущение не передать.

«Предложи попробовать, – молила Лана мысленно. – Предложи… Предложи…»

Она бы согласилась, она бы просто повела его к бухте, она бы разделась первой и вошла в воду, а там будь, что будет…

Марио не предложил.

Помолчал, а после добавил, что ему пора.

Он ушел, не прощаясь. Не наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку, даже не коснулся руки, а она смотрела ему вслед с такой тоской, будто это не у него, а у нее безвозвратно утекало бесценное время.

Еще один вечер зря. Еще одна попытка впустую.

Лишь спустя минуту ей удалось приструнить себя – о чем она вообще думает? Спать, мадам-я-люблю-ром, спать.

«Марио – чужой тебе человек…»

Беда заключалась в том, что Мо больше не был чужим. Кем? Непонятно. Но не чужим.

Вилла встретила ее темными комнатами и густой тишиной.

* * *

Прежде чем уснуть, Лана нацарапала в блокноте:

«Серфинг. Гитара и телескоп. Танцы. Остров. Пещера. Кино в Гаре. Маска для ныряния…»

Спустя минуту зачем-то подписала «Женщины». Зачеркнула. Вывела снова «Женщина». Подумала о том, что нужно купить еще одежду – простую, но сексуальную – такую, какую любят мужчины, – и пририсовала сбоку сердечко.

Вздохнула. Отложила блокнот, выключила ночник и повернулась на бок.

Тонкий розовый шелк – прозрачный и невесомый. Не блузка, а отрез ткани – продувается ветром, колышется, прижимается к коже только лямками коротеньких шорт, под которыми кружевной бюстгальтер…

Мо подвисал. Безо всякой «паузы», без раствора – смотрел на Лану и никак не мог понять, когда она успела так одеться, наложить идеальный макияж, соорудить прическу из локонов? Вроде утро. И довольно раннее.

В кафе, где они завтракали, вокруг пустовали стулья; особенно учтивым сделался при виде первых посетителей дородный официант. Тень от тента пыталась накрыть всю поверхность, но веселые солнечные лучи уже отвоевали угол.

«С таким высокомерным и услужливым выражением лица он мог бы обслуживать самого Бога…»

Официант поставил на стол кофе, булочки и джем и уплыл. Взгляд Мо то и дело сползал от лица сидящей напротив девушки к лямкам. К бюстгальтеру под лямками – «а под ним просвечивают соски?» Он влип. Солнцезащитные очки надел не потому, что они сидели на улице, но потому что не мог совладать с собственным глупым выражением лица.

Лана стучала розовым ноготком по листу бумаги, на котором до этого что-то написала, и теперь смотрела на Мо вопросительно.

– Что? – он очнулся, смутился, затем вспомнил, что сидит в очках. Успокоился.

– У тебя много денег?

– Э-э-э, – не смог отыскать подходящий ответ и рассмеялся. – Вообще-то женщины всегда интересуются финансовым состоянием мужчин, но чтобы так прямо? Ты меня подловила.

Его подловил не вопрос, но ее чертова прозрачная блузка. И вид длинных стройных ног, теперь скрытых столом.

– Ну, наверное, все эти поездки, приготовления к ним что-то стоят? Потому и спрашиваю – у тебя же есть деньги?

– Есть.

– Много?

– Много, – ему вновь захотелось булькнуть усмешкой. – Хватит или на длинную и почти безбедную жизнь, или на короткую и очень богатую.

– Вот и хорошо. Тогда пройдись глазами по списку, посмотри, чем мы можем заняться сегодня. Я буду работать в бунгало, а ты, чтобы не сидеть, подготовь все, ладно?

Она разговаривала, как его супруга. Как женщина, заполучившая на него все моральные и материальные права, и о деньгах спрашивала почти номинально. Ему нравилось это чувство, что они – команда. Не просто двое, сошедшиеся поработать, но двое, коротающие жизнь вместе. Вместе в радости и в горе, вместе утром и вечером, просто вместе. Вдруг отступила тоска.

– Хорошо, я посмотрю.

– Вот и здорово.

Он в какой-то мере был рад, что ему не придется рассматривать ее с террасы – выворачивать шею, делать вид, что его совсем не интересуют эти короткие шортики и чертовы лямки от них, которые очень хотелось нежно спустить с девичьих плеч.

* * *

Обед.

Не зная, когда они вдруг прервутся для неожиданных занятий – морской прогулки или поездки в Гару, – Лана работала усердно. Висела в «паузе», смотрела то сделавшийся почти родным потолок с вентилятором, то на камни на столе и балдела от мысли, что у нее получилось. Получилось привлечь его внимание. Очки или нет, а его лицо, вытянувшееся от удивления при виде ее наряда, не сумела бы скрыть даже театральная маска. И эти нервные руки, сбившееся дыхание… Лана мурчала кошкой.

Лицо Мо и его реакции занимали все ее мысли в «паузах» – она будто висела дважды. Залипала, словно муха в меду, во времени и пространстве, залипала в своих мыслях о высоком и крепком мужчине. С одной стороны, радовалась, что сумела пробить первый слой брони, с другой, постоянно тревожилась – семь дней, а она так и не приблизилась к пресловутому сиянию. Каким образом она сможет помочь Мо, если не достигнет успеха с раствором Химика?

«А, может, Химик врал? Может, и не было никакого более глубокого действия, может, была лишь тяга срубить легкий миллион? Два миллиона? Или сколько там ему заплатили… Ведь не зря же пропал».

Застывший мир лениво наблюдал за ней ровным белым потолком, гребными лопастями вентилятора, свисающим с плафона шнурком. Мир не торопился являть ей свои глубинные стороны – был и оставался твердым и материальным. Слишком плотным, слишком грубым для того, чтобы сквозь материю пробивалась энергия, слишком… обычным. Словно дед, который с усмешкой наблюдает за жалкими попытками ученика просверлить взглядом черепную коробку и обнаружить в ней упрятанную кладезь мудрости.

Возможно, ей нужна какая-то встряска – алкоголь, трава?

Траву курить не хотелось – Лана не пробовала и начинать не желала. Алкоголя в последние дни было достаточно. Тогда что?

Если ситуация не изменится в течение этих семи дней, то улыбки превратятся в плач.

У них есть шанс вытянуть Сапфир и просто так. Есть, утешала она себя, бесконечно нервничая от того, что прогресс не наблюдается. В конце концов, шесть камней, исключая Сапфир, позволят прожить Марио еще месяц. Некоторые, как Лараит, больше месяца – почти три. Восемьдесят дней. Алмаз – пятьдесят шесть, Оникс – сорок четыре, Аквамарин – тридцать четыре, Рубин – тридцать два, Аметист – тридцать.