– Слушаю. К сожалению, времени немного для разговоров.

– Хорошо. Начну прямо с начала. Мне не нравятся ваши отношения с Сашей. Они опасны для него. Вы сами отлично все понимаете…

Она, избавившись от минутной неловкости, освоилась, вспомнила все, что накануне наверняка написала на бумажке и потом заучивала. Теперь Люся говорила бойко, громко, уверенно. Я же тем временем с интересом разглядывала ее. Она сильно пополнела, но была по-прежнему красивой. Не перечеркнешь годами правильные черты лица, идеальную кожу и глаза, их знаменитые «семейные» глаза – большие, как бы налитые слезой, но при этом без красных белков и прожилок. Глаза, казалось, занимали пол-лица и оттягивали на себя внимание. Она была хороша, но возраст в ее внешности проступил неожиданным образом – появилась брезгливость, которая, скорее всего, служила выражением жизненной опытности. Я слышала от питерских знакомых, что Аверинцев хорошо зарабатывает, что они купили квартиру, что быт устроен и выглядит мой бывший муж вполне счастливо. По виду Люси я бы о ней так не сказала. Что-то в ее облике мешало признать счастье. Я бросила взгляд в зеркало, которое по прихоти оформителя украшало стену за спиной Люси. Мое отражение говорило на совсем другом языке – легком, веселом, в котором было и счастье, и мудрость, и жалость к пришедшей сюда женщине.

– Ваша точка зрения ясна. – Я встала, давая понять, что встреча окончена.

– Вы не поняли, раз так реагируете на мои слова. У вас разница в целое поколение! Понимаете, что это значит?

– Не очень. Во всяком случае, сейчас.

– Это значит, что вы будете обузой. Вам много лет…

– И будет еще больше, – рассмеялась я. – Люся, вы не представляете, насколько я готова к этим разговорам. Неужели вы думаете, что я сама не знаю всего того, что вы мне скажете?! Знаю, но так получилось. И в этом фатализме нет ничего страшного! Поверьте мне. Много страшнее было в том, что случилось, когда он родился…

– Я так и знала – вы мстите мне, нам…

– Кому это, нам?

– Его родителям – мне и моему мужу.

Формулировка не прошла незамеченной. Но виду я не подала, отреагировав только на главное.

– Я не могу мстить родителям человека, которого я люблю. Это – безнравственно. Если вы понимаете, о чем речь.

– Не надо язвить.

– Отчего же? Вы мне читаете мораль, когда сами разбили семью. Молодую семью, которая только-только начала жить. Когда вы встречались с моим мужем, зная, что он женат, вас тонкости не интересовали. Когда вы уезжали, бросая сына, вы не волновались за него. Или волновались, но было что-то, что вам было важнее. Люся, вы не имеете права на эту встречу со мной. Никакого. Как не имеете права и на этот разговор. А потому я его прекращаю. Выход найдете сами.

Я вышла из переговорной совершенно спокойной. Я знала, что эта встреча когда-нибудь будет, знала, что Люся попытается вмешаться. На ее месте я поступила бы точно так же. И ввиду обычности ситуации я выкинула из головы этот разговор уже через два часа. И дома тоже ничего не рассказала Саше.

Тридцатого декабря я поехала забирать новогодний подарок для Саши – магазин, наконец, получил «буйволиные» кожаные куртки. «Вот, будет у нас еще один ковбой «Мальборо», – усмехнулась я про себя, когда продавщица вытащила неподъемный сверток серо-шоколадного цвета.

– В коробку можно упаковать? В пакете будет некрасиво.

Я расплатилась и, ожидая у прилавка, разглядывала торговый зал. Покупателей было немного – цены в этом заведении были хоть куда. Один господин примеривался к курткам, второй к рубашкам, а третий, повернувшись спиной, изучал обувную полку. В этой самой спине я увидела что-то знакомое – чуть сутулая, но широкая и сильная. Мужчина повернулся вполоборота, и я узнала своего бывшего мужа. «Да они парой приехали! Хотя вряд ли он в курсе визита, а то уж позвонил бы десять раз. И сюда пришел сам по себе, не следил же за мной! Нет, Аверинцев так не будет поступать, он бабник, но сутяжничество всякого рода – это не его». У меня в душе вдруг разлилось умиление. То ли Новый год, то ли постаревшая спина, то ли счастье от собственной любви – но умиление, прощение и радость заставили меня громко воскликнуть:

– Николай Николаевич, ты ли это?!

Спина вздрогнула, профиль «клюнул», седая голова повернулась ко мне:

– Таня! Татьяна! Вот что значит Москва! Все далекое – близко!

Он бросил ботинки, которые держал в руке, и подошел ко мне.

– Да уж, кто бы мог подумать! – Я забрала праздничную коробку у продавщицы.

– Что это у тебя? – Аверинцев галантно отобрал груз.

– Подарок.

– Понятно. – Что-то промелькнуло в его лице, но это «что-то» было добрым, понимающим. – Давай куда-нибудь зайдем?! Ну хоть чаю выпить?

– Да, можно бы и поесть. – Я посмотрела на часы, подумав про себя, что у Саши сегодня был вечерний спектакль, он должен вернуться поздно.

– Отлично! – Аверинцев пропустил меня вперед, и из магазина мы перешли в соседние двери – маленький ресторанчик со смешным названием «Калач».

Заняв укромный уголок у окна, выходящего на Тверскую, бывший муж потребовал меню. Официанты бесплотными тенями запорхали вокруг. Аверинцев деловито сделал заказ.

– Ты по-прежнему любишь поесть. – Я усмехнулась, кивнув на полный стол.

– Люблю. Счастье, что не полнею.

– Ты отлично выглядишь. – Я искренне сделала комплимент человеку, который дважды меня бросил. Но сейчас я была счастлива, а потому щедра. Мне, за спиной которой был Саша, хотелось всем сделать хорошо.

– Узнаю эту расточительность. – Аверинцев бросил на меня понимающий взгляд.

– О чем ты?

– О тебе, о твоей любви, о счастье, которое делает тебя доброй. Несмотря ни на что.

– Ты знаешь это состояние?

– Знаю. Оно было у меня…

– Погоди, по-моему, даже знаю когда. – Я рассмеялась. – Господи! Больше подарков, чем тогда, я от тебя не получала! А какой ты был веселый?!

– Да, тогда я понимал, что уйду к Людмиле. Она была уже в Питере, торопила меня, а я мучился, мне так жаль всех было, и я так всех любил, так хотелось хоть что-то исправить… Вернее, уйти, но чтобы все были счастливы. Идиотизм такой наивный…

– Почему – идиотизм? Желание гармонии.

– Так ее нет, как художник художнику, могу признаться. Кстати, я ведь так и не попросил у тебя прощения. Сейчас, думаю, еще не поздно, а?

– Аверинцев, все позади. Живи счастливо. Мне очень плохо было, но сейчас… Сейчас я только рада, что так все произошло.

Как-то странно посмотрел на меня мой бывший муж. Про нас с Сашей он все знал, это же было очевидно, но ни намеком, ни словом до сих пор не выдал себя. Взгляд же его меня удивил своей жалостью – так смотрят на не ведающих истины.