«Еще бы, – подумала я, – после миллиона за кисточку сирени, это – копейки».

– Если хотите, я при случае вам что-нибудь подберу. Этакое, «тихонькое», реалистическое… К вашей большой коллекции подобных вещей, это будет не очень сложно…

– А ее посмотреть-то можно? Поближе, пеленку эту потрогать… А то вдруг там какашки настоящие.

– Они тогда пахли бы, – невозмутимо ответила я, а Ледогоров расхохотался.

– Вы – прелесть! Тут до вас одна дама работала, так я ее боялся как огня. Мне казалось, что она мне печень своими аргументами прогрызает. А вам будто бы и не надо ничего. Только поговорить.

– А так и есть на самом деле. Я в Москве временно. Наверное, скоро уеду домой в Питер, – небрежно бросила я.

– Я почему-то так и подумал. – Ледогоров задержал на мне взгляд. – В вас есть что-то такое… Северное…

Он покачал головой, но продолжения я не услышала. Случайно повернувшись в сторону входа, я увидела Сашу Аверинцева. Он только что вошел, и его сразу же обступили – кто-то был ему знаком, кто-то хотел с ним поздороваться, кого-то ему представляли. Я успела только разглядеть, что он выглядел очень стильно и мужественно – даже его золотистые длинные волосы, которые всегда придавали некоторую изнеженность его облику, сейчас были небрежным дополнением к безусловной красоте лица. Я увидела рядом с ним какую-то девушку, но разглядеть ее не успела – Сашу заслонили чужие спины, а меня теребил Ледогоров:

– А пеленка-то настоящая! Там даже есть ярлык, год и месяц изготовления, а цена стерлась. – Банкир пальцами теребил часть авангардного сюжета.

– Что вы делаете?! – испуганно вскричала я. – Это же шедевр, он в каталогах! Вы понимаете, музейная редкость, у Маркелова вообще картин раз, два и обчелся, спился он. Не успел больше написать! Господи…

– Татьяна, да будет вам, успокойтесь, я чуть-чуть только ее пальцами тронул! Да куплю я эти ваши «Истоки», только не волнуйтесь так…

Пока Ледогоров успокаивал меня, пока я переводила дух от страха, что ветхий исток порвется прямо тут, на холсте, и банкир раздумает купить его, Саша уже освободился от окруживших его людей. Я это поняла, почувствовав его взгляд. На секунду я замерла, уже собралась повернуться к нему, но что-то меня остановило. Что-то вдруг заставило меня как-то особенно улыбнуться Ледогорову, склонить набок голову, а глаза чуть прикрыть ресницами. Я всегда знала, что этот взгляд из-под полуопущенных ресниц делает меня беззащитной и трогательной.

– Что это с вами? Так из-за этой пеленки перепугались. У вас даже лицо какое-то «вязкое» стало.

Ледогоров не оценил моих стараний. Услышав его фразу, я расхохоталась – такой был диссонанс между моими надеждами и реальностью.

– Теперь смеетесь… Только что чуть не падали в обморок от огорчения, а теперь смеетесь… – Ледогоров покачал головой. – Вот я и говорю – нельзя, нельзя окружать себя такими предметами искусства, нарушается нервный ритм. Посмотрите на себя – это потому, что вы целый день проводите среди подобных пеленок.

– Вы покупать будете? – все так же смеясь, потребовала я ответа.

– Буду, буду, только перестаньте так нервно смеяться. Пойдемте по стаканчику выпьем и ударим по рукам. – С этими словами Ледогоров галантно предложил мне руку. Я шла с ним к столу и чувствовала на себе взгляд. Мне нравилась эта игра.

Вечер так завертелся, что я, пытающаяся сначала сознательно не замечать взгляда Саши, в какое-то время действительно забыла, что он здесь. Проводив Ледогорова в комнату переговоров, где его ждал Сергей Леонидович, я оказалась во власти гостевой суеты. Кто-то меня окликал, кто-то, тыча пальцем в каталог, просил меня пройти «в маленький зал, нам надо переговорить, чтобы никто не слышал», кто-то приглашал выпить, кто-то поздравлял с удачным мероприятием. Я пыталась отвечать всем и сразу, а в результате не слышала никого и никому толком ничего не сказала. Оставалось уповать на количество выпитого гостями и на то, что знакомые простят мою невнимательность. Среди всего этого шума меня вдруг кто-то взял под руку. Я вздрогнула – поняла, кто это, даже не оборачиваясь.

– Привет, я тебя не сразу узнал! Вот это преображение! – Саша навис надо мной. Мне даже показалось, что он вырос.

– Господи, неужели, это ты?! Не думала, что ты посещаешь такие мероприятия. – Я очень хотела, чтобы эта фраза прозвучала естественно. Я действительно хотела его видеть, но бес, вселившийся в меня, хотел, чтобы эта встреча была немного иной, имела другой привкус, другой смысл. «Ты сошла с ума! Он – сын твоего мужа! – Слова в голове улеглись, как плитка тротуара – тяжело и прочно. – Ну и что! Он – мужчина, молодой красивый мужчина. И я хочу, чтобы он видел меня такой, какой я сумела стать. Сумела после всего случившегося – унижения, покорности обстоятельствам, еще одного унижения и, что самое страшное, после той старой, опустившейся жены его отца, которая обитала в пыльной питерской квартире. Для женщины очень стыдно быть пострадавшей». После всего мне нужен был триумф и его свидетели. И он почти случился – я похорошела, помолодела, заняла определенное положение. Все это как-то не вязалось со мной той, которую Саша видел в Питере перед нашим отъездом. Сейчас он был удивлен. Я видела это по его глазам, по румянцу, который вспыхнул на его щеках, ощутила это в теплой руке, которая так естественно легла на мое плечо.

– Здравствуй, как же я рад тебя видеть! – Он наклонился и поцеловал меня в щеку.

Вспоминая и рассказывая эту часть нашей истории, я никогда не углубляюсь в детали. Каждый знает, что такое начало любви. Каждый знает, что такое первые осторожные встречи, зыбкость разговоров, страх надежды и мучительные расставания всего на ночь, на день, на несколько часов. Я никогда никому не рассказываю, что опять запретила себе думать о прошлом. Так делала всегда, когда меня настигало настоящее, когда надо было с ним договориться и его умаслить. Вот и теперь прошлого, оставшегося в Питере на перроне Московского вокзала, для меня не существовало, оно было под запретом, ему не дозволялось спугнуть мое настоящее, которое имело золотые волнистые волосы и удивительные, с ярким влажным блеском, глаза.

Вспоминая те дни, я не думаю о частностях – куда ходили, как были одеты, о чем разговаривали, кто при этом еще присутствовал. Иногда я заставляю себя растрогаться и пытаюсь вспомнить сентиментальные мелочи, которые сопутствуют любым отношениям. И, если честно, я не помню ничего из этого, помню только ощущение Начала. Ощущение огромного пространства под названием Будущее.

Впрочем, это соседствует с недоумением: «Как?! Почему?! Откуда в нас, проживших в такой тесноте воспоминаний, что они не оставляли нам места, возникло это чувство?!» Меня не удивляла наша разница в возрасте, меня изумляла стойкость женской и мужской души и подвластность какой-то высшей мистике. Как будто читая мои мысли, Саша однажды сказал:

– «Пришло время, вот и пора».

– Что это? Кто так говорил? – удивилась я. Эти слова были на него не похожи – не тот ритм, но они очень ясно и точно отражали происходившее с нами.