– Наклонитесь. Поднимите руки вверх! Присядьте. Болит?

– Вроде нет.

– Готовьтесь к выписке.

А что ему собираться? Как говорится, голому собраться – только подпоясаться. Уже вечером он получил личные и проездные документы, справку о ранении и предписание в запасной авиаполк. Утром получил у каптенармуса обмундирование – сильно потрепанное, но чистое и отглаженное. Не свое, поскольку его гимнастерка была залита кровью и при поступлении разрезана, чтобы проще снять можно было.

Иван полюбовался на четыре треугольничка в петлицах. Непривычно, но Скворцов был старшиной. Зато получил хорошие байковые портянки и сапоги, а не ботинки с обмотками, поскольку каптенармус летчиков уважал. В тощий «сидор» уложил сухой паек на три дня.

– До свиданья!

– Лучше прощай! И не попадай снова!

До запасного авиаполка, или ЗАПа, надо было добираться поездом через Москву. И тогда и сейчас Москва – главный пересадочный узел.

Пассажирские поезда ходили редко и не по расписанию. Их брали штурмом, поскольку даже просто влезть в переполненный вагон уже было удачей. Но Ивану удалось. Почти всю дорогу ему пришлось стоять или сидеть в проходе, благо – до Москвы было не так далеко. Плохо только, что поезд шел медленно и с частыми остановками.

На выходе из вокзала в Москве была сплошная проверка – документы проверяли у всех. Но к Ивану вопросов не было: из госпиталя, не дезертир – фронтовик, документы в порядке, следует к месту службы.

В ЗАП нужно было уезжать с Павелецкого вокзала. Не раздумывая, Иван решил навестить семью полковника, погибшего на безымянном полустанке. Может так случиться, что другого случая не представится. Он ведь слово давал полковнику, а перед мертвыми срамиться, не держать своего слова стыдно. Он спросил у прохожего, как добраться по нужному ему адресу.

– На метро быстрее всего, там спросите.

То, что метро работает, Ивана удивило. Он-то полагал, что оно служит бомбоубежищем. Впрочем, так оно и было, но по ночам.

После выхода из вестибюля Иван еще пару раз спрашивал дорогу. Дом нашел. Дворничиха проводила его подозрительным взглядом.

Адрес Иван помнил точно. Он легко взбежал по ступенькам на нужный ему этаж и постучал в дверь.

Дверь открыла женщина средних лет. В юности она явно была красавицей, но сейчас лицо ее было бледным, а глаза – тоскливыми.

– Здесь Павловы живут?

Женщина кивнула, и лицо ее сделалось испуганным.

– К вам можно?

Женщина отступила в коридор.

Иван вошел и прикрыл за собою дверь.

– Я от мужа вашего.

Он увидел, как удивленно вскинулись брови и как-то вдруг вспыхнули надеждой глаза.

– Вы пройдите, что же мы с вами в коридоре?

Квартира была не коммунальной – отдельной. Иван еще удивился – выселить не успели? Семьи изменников, врагов народа и вредителей уплотняли, превращая квартиры в коммуналки, а то и вовсе выселяя. Но сейчас многие эвакуированы, и квартирный вопрос остро не стоял.

– Вы видели моего мужа?

– К сожалению давно, два месяца назад.

– Как он?

– Я вынужден сказать вам правду – он погиб.

– Его расстреляли? Это так ужасно! Нам сообщили, что он осужден трибуналом. Не могу поверить в его вину.

– Успокойтесь. Он погиб как герой, на моих глазах. Наш эшелон разбомбили, потом немцы выбросили десант на парашютах. Полковник Павлов организовал отпор. Оружие взяли у убитых конвоиров. Он проявил себя, как настоящий, мужественный командир, как патриот.

Женщина заплакала.

– Простите. Так тяжело жить, когда все знакомые отвернулись. А я никогда в его вину не верила. Коленька не такой!

Женщина не пригласила его на кухню – хотя бы попить чаю. Иван понял, что есть в семье нечего, пайки и продовольственные карточки семьям осужденных не выдавались. Да и выглядела женщина не то чтобы изможденной, но нездоровой.

Иван скинул с плеча «сидор» и выложил на столик свой сухой паек – банку тушенки, два брикета гороховой каши, брикет сухого киселя, пакет сухарей и две банки частика в томате.

– Вот, все, что могу.

– Что вы, что вы! Вам нужнее!

– Берите. А лучше всего уезжайте из Москвы, в какую-нибудь деревню – там с питанием проще. Да и пальцем показывать на вас не будут. Окончится война – разберутся, реабилитируют. Только вам дожить надо.

– Он… убит? – Ее глаза смотрели на Ивана с надеждой.

– Честно скажу, сам лично тела не видел. Ранен был, в госпитале лежал. Но в той мясорубке шансов уцелеть мало у кого было. Нас было немного, и патронов на всех не хватало.

– Где это произошло?

– Быстро все случилось – налет, бомбежка… Полустанок маленький, надписи нет, какой-то километр – я толком и не видел. А увезли оттуда без памяти. Но при желании, после войны, думаю – найти можно. Должны же люди помнить, железнодорожники хотя бы. Братская могила быть должна.

– Думаете, мы победим?

– Не сомневаюсь. Пока есть такие командиры, как ваш муж, Россию не победить, не согнуть.

– Спасибо за весть. Вы так убежденно говорите, как будто наперед знаете.

– Не знаю, но верю, – поосторожничал Иван. – Русь тысячелетия стоит, и кто только по наши души не приходил – от татар до поляков. И что? Где они все? Устоим!

– Слышал бы вас сейчас сынок наш, Андрей!

– А где он?

– На толкучку пошел – мои сережки на съестное менять. Может быть, вы останетесь?

– Я проездом. Сами понимаете, военный человек подневольный. В полк надо вовремя прибыть.

– Да-да, я понимаю. Спасибо вам за весточку. Хоть она и горькая, но теперь я знаю и сыну скажу, что его отец в бою погиб.

– Пусть голову не склоняет. Его отец настоящий человек, герой. Прощайте.

– Заходите, если в Москве еще будете.

– Это вряд ли.

Иван вышел. Тяжелую весть он принес в этот дом – весть о гибели мужа и отца. Но и достоинство вернул: не изменник Павлов. Пусть жена и сын гордятся.

Иван прошел двор и вывернул на улицу. А через двести метров к нему кинулась девушка. Обняла. От неожиданности он отпрянул.

Стоявшая рядом ее подруга изумилась:

– Оля, ты чего?

– А помнишь, я тебе рассказывала, как меня сержант на штурмовике спас, вывез? Вот это он и есть.

Тут и Иван вспомнил. Только он ее летом видел, в комбинезоне и шлеме. А теперь она была в шапке и шинели.

Девчонка отступила на шаг.

– Вы же Николай Кравчук?