Приехали В. Живокини, В. Самойлов, И. Самойлова и, наконец, сам М. Щепкин. И все это – в дополнение к тем крупным силам, которые уже были сконцентрированы на одесской сцене.

«Михаил Семенович Щепкин гостит у нас!.. – спешил поделиться радостной новостью рецензент „Одесского вестника“. – Мы тем нетерпеливее в своих ожиданиях, что для полноты и общности пьес он найдет в нашей труппе несколько известных уже и несколько молодых талантов с прекрасною будущностью, которые станут ему содействовать, как нельзя больше, в успешном ходе пьесы»[199].

2

Среди этих «известных талантов» находился и Соленик. Более точная дата приезда харьковского актера в Одессу выясняется из того, что он был приглашен на место Шумского, срочно вызванного в Москву. «Прощальный бенефис» Шумского состоялся 1 марта 1850 года. Затем в представлениях русской труппы наступил небольшой перерыв. 25 апреля спектакли были возобновлены, а 27-го впервые выступил Соленик.

Он сыграл в этот день две свои лучшие роли – Чупруна в «Москале-Чаривнике» и Жовиаля в водевиле Д. Ленского «Стряпчий под столом».

Один из одесских театралов, видевший Соленика в роли Жовиаля, писал, что он «ничем не уступал столичным артистам, играющим эту роль, и давал ей свою оригинальную форму»[200]. Мы, к сожалению, не можем сказать, в чем заключалась оригинальная трактовка Соленика, но зато нетрудно догадаться, с кем из «столичных артистов» он соперничал. Это был Живокини, прославленный исполнитель роли Жовиаля, выступавший как раз в это время на одесской сцене.

7 мая Соленик показал одесским зрителям еще одну свою лучшую роль – Льва Гурыча Синичкина.

23 июля Соленик – вместе с Щепкиным, Живокини, Шуберт, Толченовым, Воробьевым – участвовал в бенефисе П.И. Орловой. Он сыграл какую-то роль в водевиле «Цыганка».

Кроме того, Соленик выступал на одесской сцене в роли Осипа («Ревизор» Н. Гоголя), Кочергина («Актер» Н. Некрасова), Фильки («Комедия с дядюшкой» П. Григорьева), Бернарда («Материнское благословение», переделка Н. Некрасова), Незацепина («В тихом омуте черти водятся» Ф. Кони), Будоражина («Будоражин») и др.

Из этих ролей больше всего удавались Соленику гоголевский Осип, о чем уже говорилось выше, и Будоражин. «Помещика Будоражина он понял и выразил в совершенстве», – писал тот же одесский театрал, «один из близких друзей» Соленика.

Словом, внешне все как будто бы шло хорошо. Соленик выступал довольно часто. Как и в других городах, где довелось играть Соленику, публика всей душой привязалась к артисту и неизменно оказывала ему теплый прием. Одесский житель Б. Маркевич писал о «большой репутации», которой пользовался в его родном городе «превосходный… провинциальный комик Соленик»[201]. Раздумывая над тем, почему Соленику «не нравилось» в Одессе, Рымов спрашивал: «Быть может, там дурно его принимали?..» – и отвечал: «Не думаем».

Были у Соленика в Одессе и свои друзья, например уже упоминавшийся нами писатель О.А. Рабинович, «коротко знавший… артиста и постоянно, из любви к истинному искусству, посещавший все спектакли, в которых участвовал Соленик».

В июле того же года с Солеником познакомился московский литератор И.Н. Не имея в Одессе близких друзей, с которыми можно было бы проводить время, И.Н. стал посещать театр во время репетиций и вскоре узнал «всех актеров одесской труппы». «Из всех их особенно привязал меня к себе как актер, а еще более как человек своею добротою, непринужденной веселостью и умом – К.Т. Соленик. Мы с ним, как говорится, сошлись и полюбили друг друга».

Возвратившись в Москву, И.Н. вел с Солеником постоянную переписку. «Письма его были полны занимательности, но в них проглядывала какая-то душевная скука». Они оставляли все то же впечатление: Соленику было не по себе в Одессе.

Быть может, на него повлияла позиция, занятая «Одесским вестником»? Действительно, отношение одесской прессы к Соленику было, в общем, сдержанное – не такое, как к другим выдающимся артистам. Газета не скупилась на похвалы им. «Имя Прасковьи Ивановны (Орловой. – Ю.М.) было всегда, и в Москве и Петербурге, талисманом, привлекавшим со всех сторон образованную публику, жаждавшую высоких наслаждений…» «Александра Ивановна (Шуберт. – Ю.М.) принадлежит, бесспорно, к числу артисток, которыми может гордиться всякая сцена…» «Толченов, бесспорно, принадлежит к лучшим сюжетам (то есть артистам. – Ю.М.) нашей русской труппы…» В таком духе – и о менее крупных актерах. Но к Соленику газета относилась по-другому: называла его роли, даты очередных спектаклей и бенефисов, но от каких-нибудь похвал или даже комментариев воздерживалась. Все это, без сомнения, не могло быть не замечено Солеником, гордым и самолюбивым, – однако сам сдержанный тон «Одесского вестника» являлся только следствием другой причины, а именно сдержанного отношения к актеру в одесской труппе.

Между Солеником и одесской труппой явно существовали какие-то трения. На истоки этих трений проливают некоторый свет воспоминания А.И. Шуберт:

«Пригласили харьковскую знаменитость Соленика. Это что-то необузданное, горячее, ролей не учил, все своими словами. Когда играл со мной в водевиле „Ножка“ ревнивого мужа, я думала, он искалечит меня, чуть не расплакалась. Не могу судить о степени его дарования, но своей энергией он притягивал зрителей».

Все сказанное Александрой Ивановной Шуберт подтверждает Живокини: «Знавал я и таких актеров, с которыми и играть-то было вовсе нельзя. Был, например, в Одессе актер Соленик. Талант у него огромный, но ролей он никогда не учил. Выйдет бывало на сцену и начнет всю роль своими словами говорить, суфлера не слушает, о репликах и знать не хочет; держит только в голове ход дела по пьесе. И как-то все это сходило с рук ему. Сашенька Шуберт, я помню, часто плакала от этого Соленика»[202].

Живокини не отказывает Соленику в «огромном таланте». Шуберт хотя и не решается судить о степени его дарования, но признает большую популярность Соленика у зрителей. Истоки трений заключались именно в «необузданности» Соленика, в том, что с ним «играть-то было вовсе нельзя». Пусть вывод сформулирован Живокини с преувеличенной категоричностью, но в существе своем он подтверждается еще одним, более беспристрастным отзывом, написанным к тому же по свежим следам одесских гастролей Соленика. «На одесской сцене, – говорит „один из близких друзей“ Соленика, – между не привыкнувших играть с ним вместе актеров, он часто поставлял их в затруднительное положение во время игры, невольно забывая указанные на репетициях места, где он должен был стоять и куда переходить»[203].

Выступало на поверхность принципиальное противоречие, в котором не были виноваты ни та, ни другая сторона. Столкнулись актеры разного склада, разной подготовки: Соленик, пренебрегавший техническим освоением роли, полагавшийся лишь на вдохновение и вдобавок ко всему игравший в одиночку, – и хорошо обученный, ровный в своем составе, сыгранный ансамбль. Кто был более прав в этом споре, говорить не приходится,