на эти вопросы невозможно без более широкого взгляда на одесский театр, на одесскую жизнь того времени.

Как город торговый, аристократический и «европейский» Одесса имела свое оригинальное лицо. Да, конечно, Харьков намного превосходил Одессу по объему торговли, по значительности финансовых операций, но харьковская «меркантильность», связанная главным образом с ярмарками, не была столь постоянной, будничной, вошедшей в плоть и кровь городской жизни. «Купечество вело внутреннюю, преимущественно оптовую, торговлю, придерживаясь ярмарочной системы, характерное отличие которой состояло в том, что торговля шла хотя временно, но с сильно поднятой энергией, нервно…»[193] – писал харьковский старожил В.Н. Карпов. В Одессе, напротив, казалось, сам воздух был пропитан «меркантильностью». «Здесь точно господствует какая-то лихорадочная деятельность, – говорит герой одного из романов одесского писателя О.А. Рабиновича, – нет ни отдыха, ни сна, маклера из театра вытаскивают негоциантов… Все работают как поденщики, все живут, чтоб нажить деньги»[194].

«Красоты коммерции» действительно поражали в Одессе больше, чем в любом другом городе, но все это только отчасти проясняет интересующий нас вопрос.

Одесская театральная публика имела по сравнению с харьковской и преимущества, и недостатки. Здесь слабее была прослойка демократически настроенных, образованных зрителей, поскольку как культурный центр, университетский город Харьков в 40–50-е годы превосходил Одессу. Но зато одесская театральная публика не знала таких контрастов, такой разнослойности. Говорили, что истинный одессит проходит «сквозь общую реторту торгашеского духа и внешнего европейского лоска». И действительно, порт, торговля, широкие связи, отсутствие сословной замкнутости, дававшей о себе знать в других городах России, – все это содействовало усвоению внешней образованности. На улицах Одессы – и не только в кварталах богачей – свободно звучала французская и итальянская речь. «Здесь одни только каплуны не говорят по-итальянски, а те, что продают их, говорят, уверяю тебя!» – читаем мы в том же романе Рабиновича. Конечно, в большинстве случаев такая образованность была поверхностной, но и этого нельзя недооценивать. Одесская театральная публика была ровнее, а поэтому и выше по своему уровню, чем харьковская.

Однако театру в Одессе, и правда, долго не везло. С давних времен здесь процветала опера, воспетая еще А.С. Пушкиным в «Евгении Онегине», но все попытки основать постоянный драматический театр оканчивались неудачей. В 1827 году в Одессу заезжал Штейн со своей труппой. Позднее сюда не раз наведывалась труппа антрепренера Рыкановского с известным в провинции трагиком Громовым. Но все это были временные гости. На более длительный срок пытался обосноваться в Одессе И.Л. Мочалов; он сколотил собственную труппу, пригласил на гастроли из Москвы своего однофамильца, знаменитого трагика, и М.С. Щепкина. «М.С. Щепкин был встречен у нас единодушным восторгом… в труппе Мочалова М.С. Щепкин нашел прекрасных сотрудников»[195], – радостно сообщал одесский рецензент. Казалось, наступали более счастливые времена для русского театра в Одессе. Но Мочалов не смог удержать антрепризу и разорился. Малоудачной была деятельность и труппы князя Голицына.

И тогда одесская театральная дирекция решила предпринять чрезвычайные меры. В 1848 году в Москву и Петербург для набора новой труппы был послан А.И. Соколов, сам неплохой актер-комик, энергичный и опытный театральный деятель. Соколов не охотился за знаменитостями, но, напротив, обратил главное внимание на молодых актеров, выпускников театрального училища. И его выбор оказался более чем удачным. В числе приглашенных были впоследствии знаменитый актер С.В. Шумский, трагик И.В. Орлов и комик Воробьев, жен-премьер (то есть первый любовник), А.П. Толченов, драматическая актриса П.И. Орлова, А.И. Шуберт, славившаяся своим превосходным исполнением «ролей наивных».

Интересно, что и одесский театральный деятель Соколов находился под несомненным влиянием Белинского. Сильными и слабыми сторонами своего характера, вплоть до «провинциального прекраснодушия», подмеченного в нем Белинским, он в какой-то мере был близок к тому характерному типу, черты которого мы отмечали в Кульчицком…

Соколов тоже переписывался с великим критиком. Летом 1846 года Белинский останавливался у Соколова во время своего посещения Одессы вместе с Щепкиным. Когда Белинский уехал, Соколов с радостью сообщал ему о провале гастролей Григорьева 1-го и приглашал критика работать в Одессу: «…подзывай наших общих друзей; затеем журнал…». В заключение Соколов писал: «Брат, Ильин и Мурзакевич кланяются вам обоим (то есть Белинскому и Щепкину. – Ю.М.)». В сборнике «В.Г. Белинский и его корреспонденты», в примечаниях к этому письму, сказано, что «Ильин – лицо не установлено». Между тем это, конечно, Николай Петрович Ильин, друг Соколова, тоже чрезвычайно близкий к делам одесского театра. Артист А.П. Толченов говорит, что Соколов и Ильин «пользовались в свое время большим влиянием на общественное мнение Одессы как в деле искусства, так и в вопросах справедливости…»[196].

Так выясняется, что и в Одессе лица, принимавшие непосредственное участие в судьбе театра, находились под влиянием Белинского – правда, очевидно, меньшим, чем харьковский литератор Кульчицкий и члены его «кружка».

Приглашенные Соколовым столичные актеры сразу же повысили тонус театральной жизни Одессы. Они составили труппу, которая обладала редким по сравнению с другими провинциальными театрами качеством – общей слаженностью всего ансамбля. Это объяснялось несколькими причинами: и тем, что на подмостках одной сцены удалось собрать относительно ровный актерский коллектив, в котором не было зияющих провалов от «первачей» до статистов; и качеством подготовки актеров, которые с самого начала, со скамьи театрального училища, привыкали играть в ансамбле; и, наконец, особенностями самой публики, заполнявшей зрительный зал.

А.И. Шуберт, говоря, что одесская публика «была цивилизованная, сдержанная», вспоминает, как Шумский сказал актрисе П.И. Орловой в первые же дни одесской жизни: «Что, Прасковья Ивановна, какова публика? Прелесть! Тут спустя рукава нельзя играть»[197]. Известный московский артист П.В. Васильев, выступавший в Одессе в конце 50-х годов, также свидетельствовал: «Я встретил публику, прекрасно понимающую искусство, далеко не ту, какую встречал в других городах провинции»[198]. И в ответ на это все актеры одесского театра, по словам Толченова, «трудились дружно и добросовестно».

Нет, несправедливо утверждение Ол. Кисиля, что ко времени приезда в Одессу Соленика русская труппа не пользовалась вниманием и находилась в положении падчерицы по сравнению с итальянской оперой. Как раз наоборот: наступало «блистательное время одесской сцены», как в том единодушно согласились и сами актеры, и любители театрального искусства.

Само приглашение Соленика на такой большой срок (на год) тоже не являлось случайным и находилось в ряду других мер, предпринятых для улучшения театрального дела.

Одесская дирекция охотно приглашала известных артистов из столиц и из провинции. Приехав в Одессу, Соленик уже застал своего старого товарища по сцене – Млотковскую, выступавшую, правда, без особого успеха.

А вскоре, к лету этого же года, в Одессу съехалось столько знаменитых актеров, что ей могли бы позавидовать обе столицы вместе.