– Я не могуть взяться за такой заказ, ваше святейшество, вот уже тридцать лет, как я должен сделать гробницу Юлия II для его наследников!

– А мы тридцать лет хотим видеть вас у себя на службе. Мы сделаем так, что герцог Урбинский удовлетворится тем, что вы уже создали!

Микеланджело пал на колени и поцеловал перстень нового папы.

Примерно в это время в жизни Микеланджело появился Томмазо деи Кавальери. Как пишут Бенджамин Блеч и Рой Долинер, «эта весна стала весной жизни Микеланджело»170.

Они познакомились почти случайно. Дело в том, что благородное римское семейство Кавальери в течение многих веков посвящало себя сохранению архитектурных и живописных сокровищ города. И вот как-то раз Микеланджело постучал в дверь их дома. Его встретил очень красивый человек, который находился в самом расцвете своих двадцати трех лет, и Микеланджело вспомнил, что видел его на одном приеме пару лет тому назад.

По словам Бенджамина Блеча и Роя Долинера, имя Томмазо деи Кавальери «в ту весну было у всех на устах». «Поразительно красив», он «являл собой идеал образованного дворянина». Ко всему прочему, «он также был страстно увлечен искусством и архитектурой и перепробовал себя как любитель во всех их видах». Короче говоря, Микеланджело показалось, «что этот двадцатитрехлетний придворный юноша явился к нему из самых его романтических мечтаний»171.

И случилось невероятное: великий мастер вдруг стал вести себя как влюбленный мальчишка. Он посылал «своему Томмазо» сумасшедшие письма и прекрасные поэмы. Среди потока любовной лирики есть, например, такие строки:

А еще такие:

Томмазо на это отвечал холодно и подчеркнуто вежливо: будучи горячим любителем живописи, он хотел бы стать подмастерьем великого мастера. Да, для него «особое внимание» со стороны Микеланджело также казалось исполнившейся мечтой. Но, как говорится, ничего больше. Тем не менее они станут неразлучны, рисуя на площадях города и беспрерывно болтая, словно старые друзья.

Были ли они любовниками? Микеланджело повсюду сеял загадки.

Бенджамин Блеч и Рой Долинер по этому поводу пишут:

«Историки и другие ученые выдвинули массу предположений о том, была ли между Микеланджело и Томмазо физическая близость. Большинство сомневается в этом, хотя, честно сказать, это не так важно, к тому же нас вовсе не касается. На самом деле важно то, что в глубоком отчаянии Микеланджело все же не были чужды любовь и страсть, что помогло ему вернуть вдохновение»173.

В январе 1533 года Микеланджело написал следующее письмо:

«Мой дорогой синьор, я опрометчиво принялся писать вашей милости не для того, чтобы ответить на полученное от вас письмо, но скорее поддаваясь первому порыву, как если бы мне предстояло перейти, аки посуху или же пользуясь известным мне бродом, через речку, в которой очень мало воды. Однако когда я спустился с берега, передо мной оказалась не какая-то речушка, а океан с огромными волнами, и если бы мог, я охотно вернулся бы туда, откуда только что пришел. Но поскольку я уже здесь, скрепя сердце пойду вперед. И если мне не дано умения плыть по волнам через море вашего бесценного гения, да простит он меня и да не презрит мою несостоятельность: он не должен ожидать от меня того, чего у меня нет.

Тот, кто уникален во всем, ни в чем не может иметь компаньона. Вот почему ваша милость, единственный в мире светоч нашего столетия, не может удовлетвориться ничьим другим творчеством, поскольку нет ни подобного, ни равного ему. И все же если среди вещей, которые я надеюсь и обещаю сделать, найдется хоть одна, которая понравится вашей милости, я заявлю, что она оценена намного выше, чем того стоит. Если бы я, как уже сказал, когда-нибудь мог быть уверен в том, что какая-то вещь понравилась бы вашей милости, я посвятил бы ей все время, которое мне осталось жить. И я бесконечно страдаю от невозможности вернуться в прошлое, чтобы служить вам гораздо дольше, чем отныне смогу за оставшееся мне время, которое кратко, потому что я слишком стар. Что я могу к этому добавить? Читайте мое сердце, а не письмо, потому что перо бессильно выразить искренние мысли.

Я прошу прощения за то, что в своем первом письме написал о том, что удивлен и поражен вашим громадным талантом. Я прошу за это прощения, потому что с тех пор я осознал свою ошибку. Следует в равной степени восхищаться как тем, что Рим рождает таких божественных людей, так и созерцанием того, как Бог творит чудеса. Засвидетельствовать это может вся Вселенная»174.

Удивительно, какому могучему гению мог написать такие слова великий Микеланджело? Кто мог составить его счастье, лишь соблаговолив принять одно из его произведений? К кому он обращался с таким приниженным благоговением? Кого он, сам себя считавший величайшим из художников, мог назвать «светочем нашего столетия»?

Как ни странно, письмо это адресовано двадцатитрехлетнему мальчишке.

Мы не знаем об этом самом Томмазо ничего, кроме того, что о нем написал Микеланджело. А он утверждает, что тот рисовал и был очень талантлив. Он даже говорит о «море его бесценного гения»175. Может быть, так оно и было, но до наших дней от деи Кавальери ничего не дошло.

Да, он принадлежал к очень знатному семейству, был личностью возвышенной, отличался изяществом и утонченностью. Да, в этом смысле он сильно отличался от подавляющего большинства тех, с кем общался Микеланджело. Но неужели этого оказалось достаточно, чтобы пятидесятисемилетний гений внезапно влюбился?