Саймон смотрел на Катриону с таким напряжением на лице, как будто ее признание взволновало его сильнее, чем собственный рассказ.

На ее губах появилась легкая улыбка.

— Я никогда не забуду, каким красивым ты был в своей морской форме, когда спускался с корабля по трапу. Словно молодой принц, который спас королевство от ужасного злодея. Люди в толпе выкрикивали твое имя, а все молодые девушки бросали розы тебе под ноги. Дядюшка Росс пытался остановить меня, однако я выскочила из кареты и подняла розу с тротуара. А когда ты проходил мимо меня, я протянула цветок тебе, и ты взял его. Затем ты улыбнулся мне, но я знала, что ты меня даже не заметил. Неудивительно, просто одно из множества восторженных лиц в толпе.

— Одна из одураченных, ты хочешь сказать, — резко бросил Уэскотт. — В том сражении человек сто проявили героизм, причем большинство из них совершили настоящий подвиг. Так почему же ты, черт побери, остановила свой выбор на мне?

— Я не знаю! В своем военном мундире, тогда, в конюшне, ты выглядел таким красивым и благородным, особенно когда заступился за меня перед Элис. Наверное, я убедила себя, что если бы пять лет назад у меня был такой защитник… — Она недоговорила, испугавшись произнести вслух свою самую сокровенную тайну.

— Что тогда? — с жесткостью в голосе продолжил Саймон. — Не убили бы твоих родителей? Или твой братец не отослал бы тебя к родственникам? Неужели ты воображаешь, что я стал бы из-за тебя сражаться с английскими солдатами? А может, я должен был прискакать на белом коне и увезти тебя в надежное место, где никто бы не смог обидеть тебя, унизить или предать твои чувства? — Он прислонился к дереву и в эту минуту выглядел прекрасным и безжалостным, как никогда. — Приди в себя, дорогая. Я вовсе не благородный рыцарь из ваших дурацких шотландских сказок. И никогда не был таким. Я не Роберт Брюс и не Красавчик принц Чарли. Напротив, я трус, каких еще поискать надо. Так вот, раз уж ты знаешь это, то можешь спокойно выбросить свою идиотскую шкатулку с пожелтевшими бумажками. Хватит тебе держать такую ерунду под подушкой. Знаешь, что тебе нужно на самом деле? Чтобы рядом с тобой на этой подушке спал мужчина.

Не в силах выдержать циничный взгляд Уэскотта, Катриона опустилась на колени и принялась собирать разбросанные клочки газет. По привычке она старательно разглаживала каждый листочек, собирая их вместе. Саймон решительно подошел к ней и схватил за плечи. Затем рывком поставил Катриону на ноги. В его глазах уже не было насмешки. Они светились неподдельной страстью.

— Выбрось эту дурь из головы, Катриона! Забудь обо всем, что написано в этих глупых статьях. Никакой я не герой!

Развернув Катриону, он прижал ее спиной к дереву, навалившись всем телом. Она почувствовала исходивший от него запах опасности, который был даже сильнее, чем запах виски.

— Ты что это надумал, Саймон? — прошептала она, в упор, глядя на возбужденного мужчину. — Изнасиловать собственную жену, чтобы доказать, что ты отъявленный злодей?

Катриона не успела даже вздохнуть, сердце остановилось на то короткое мгновение, когда ее пронзил пылкий взгляд Саймона. Жадные губы прижались к ее рту. Саймон Уэскотт, прославленный любовник, сладкоголосый соблазнитель женщин, исчез в этой лесной глуши, превратившись в необузданного дикаря, каким вряд ли видели его в лондонских гостиных.

Если Саймон подумывал запугать Катриону таким поцелуем, то его ждало разочарование. Она уже не была восторженной девчонкой, которая с трогательной нежностью собирала газетные вырезки о морском офицере Уэскотте. Она не стала ни отталкивать его, ни кричать от страха по-девичьи. Напротив, Катриона обняла его за шею, прижимая пальцами, шелковистые пряди волос, и без всякого сопротивления позволила нетерпеливому языку Саймона проникнуть глубже в ее рот. Ответом на яростную атаку Уэскотта на ее чувства стала нежность, с которой она открыла ему свои губы, свое сердце и всю свою душу.

Сдавленный стон вырвался из груди Саймона, пораженного неожиданным откликом Катрионы. Он осыпал ее поцелуями, вновь и вновь пытаясь пить сладостный нектар ее губ, словно это была чаша святого Грааля, а он — нашедший ее рыцарь Парсифаль. Продолжая целовать Катриону, Уэскотт сильной рукой ухватил ее за бедра, поднял и развернул так, что ее ноги раздвинулись, и к ее нежному лону прижалась разгоряченная твердая мужская плоть.

Их дыхания слились. Ощущение от настойчивого давления, такого непривычного и такого соблазнительного, со всей ясностью давало понять, что Саймон хочет от нее большего, чем просто поцелуя. Гораздо большего. Катриона хорошо понимала, что он сильнее ее. Но она не догадывалась, что он способен одной рукой удерживать ее, а другой одновременно забираться к ней под юбку. Разгоряченная ладонь Уэскотта скользнула по прохладной атласной коже ее бедра и двинулась дальше. В эту ночь Саймон не старался доставить ей удовольствие, а хотел получить его сам. Они находились не в уютной девичьей спальне в дядюшкином доме и даже не на узкой кровати постоялого двора в Гретна-Грин. Сейчас, в лесу, Уэскотт вовсе не помышлял о том, чтобы дать женщине любовь. Он решительно вознамерился взять ее силой.

Когда мужские пальцы достигли желанного места, там все было готово уже встретить его, все было открыто и напитано влагой желания. Искушение было слишком сильным. Совершенно позабыв об изящных манерах и деликатном обращении, так благотворно повлиявших на его репутацию, Уэскотт грубо погрузил два пальца в ее плоть. Он услышал сдавленный крик Катрионы и почувствовал, как содрогнулось все ее тело от резкой боли, вызванной таким движением. Шок от такого открытия был для Саймона не менее сильным, чем шок Катрионы от посягательства на ее честь.

С трудом, удержавшись от ругательства, Уэскотт резко отпрянул от Катрионы. Ей даже пришлось ухватиться за ствол дерева, чтобы не упасть.

Саймон попятился назад с таким видом, словно перед ним женщина, которая едва не заманила его в ловушку медовой приманкой. Он стоял, тяжело дыша.

— Ну, вот скажи, что я должен еще сделать, Катриона? До каких пределов нужно мне дойти, чтобы ты поняла — нельзя меня превратить в хорошего человека, как бы сильно ты ни верила, что это возможно?

С этими словами Уэскотт наклонился, сгреб ладонью лежащие на земле газетные листки и швырнул их в костер.

— Не надо! — жалобно вскрикнула Катриона и метнулась к костру.

Но было слишком поздно. Языки пламени быстро пожирали добычу из бумажных вырезок, превращая в пепел нарисованного героя и заметки о нем.

Катриона долго стояла, наблюдая, как дым костра навсегда уносит прочь ее девичьи мечты. Когда же, наконец, она подняла взгляд на Саймона, в глазах у нее стояли слезы.

— Конечно, ты прав, Саймон. Ты самый жалкий трус, и я даже не знаю, кого ты больше боишься, себя… или все-таки меня.

С трудом, подавив рыдания, она повернулась и побежала в лес.

Саймон стоял, сжимая кулаки, и вслушивался в затихающий вдали треск ветвей. Катриона скрылась в лесу, и он понимал, что должен последовать за ней.