Катриона сбросила одеяла с такой быстротой, как будто искра от костра воспламенила их.

— Не смей! — закричала она, разрывая криком безмятежную тишину леса.

Саймон замер на месте, не успев еще открыть крышку изящной шкатулки из палисандрового дерева. Придерживая шкатулку рукой, он медленно поднялся и настороженно посмотрел на нее.

— Не надо, — более спокойным тоном сказала Катриона. — Пожалуйста.

Уэскотт уставился на нее остекленевшим взглядом. По его сузившимся глазам Катриона догадалась, что спиртного за ужином было выпито намного больше, чем съедено закуски.

— А что ты там прячешь, моя маленькая хитрая Кэт? Сапфировое ожерелье, которое дороже, чем все твое приданое? Или любовные письма от своего обожателя? Может, вовсе и не братец дожидается тебя в конце нашего путешествия? Уж не любовник ли?

Катриона сделала шаг, приближаясь к Саймону, затем другой шаг. Она двигалась с такой осторожностью, словно хотела загнать в угол дикого зверя прямо в его логове.

— Пожалуйста, отдай. Это мое.

Она попыталась выхватить из рук Саймона заветную шкатулку, но тот проворно поднял драгоценность высоко над головой:

— Только не сейчас. Сейчас это уже принадлежит мне. Понимая, что при ее росте и физической силе у нее нет никакой надежды отобрать шкатулку, Катриона сложила руки на груди и гневно посмотрела на Уэскотта:

— Ты не имеешь права.

— А вот здесь ты сильно ошибаешься, моя милая. — Саймон одарил ее кривой ухмылкой, по-своему даже обаятельной. Но в эту минуту Катриона не могла оценить мужские чары, поскольку в больших нескладных ручищах Уэскотт держал самое дорогое для нее. — У меня есть право на все. Или ты забыла, что мы женаты? Теперь все твое стало по закону моим.

Беспомощная Катриона с ужасом смотрела, как Саймон нарочито медленно приоткрывает крышку шкатулки, одновременно наблюдая за ее реакцией из-под полуопущенных ресниц.

Она слишком поздно сообразила, что Уэскотт лишь дразнит ее. Он уже захлопнул крышку шкатулки и протягивал ее хозяйке, когда Катриона в отчаянном движении попыталась вновь завладеть своей собственностью. Ладонью она задела край шкатулки и выбила ее из рук Саймона. Коробка полетела вниз, крышка раскрылась, и все содержимое вывалилось на землю. Взору Саймона предстали вовсе не драгоценности или банкноты, не любовные письма, а пожелтевшие от времени вырезки из газет.

От неожиданности Катриона застыла на месте, а Саймон присел на корточки и поднял один из сложенных кусочков бумаги. Он стал небрежно разворачивать его, не обращая внимания на аккуратно загнутые складки бумаги и не догадываясь, с какой любовью девичьи руки разглаживали эти старые газетные вырезки.

Когда Уэскотт углубился в изучение пожелтевшей газетной заметки, Катриона опустила голову, уже понимая, что он обнаружит в этой бумаге. На вырезке виднелся рисунок, сделанный уверенной рукой искусного художника, изображающий молодого офицера с поднятой рукой. Он с трапа большого военного корабля приветствовал огромную толпу людей на пристани. Открытое молодое лицо героя освещала обаятельная улыбка без малейших признаков неискренности и цинизма.

Несколько секунд Саймон изучал рисунок и сопровождающий его текст. Затем он поднял с земли еще несколько газетных вырезок и бегло просмотрел их, постепенно становясь все серьезнее.

Это были не грязные бульварные листки, описывающие во всех красках его разгульные похождения. В руках Саймона оказались респектабельные статьи из «Таймс» и «Морнинг пост», в которых пафосной прозой излагались в самом хвалебном стиле его героические поступки в битве при Трафальгаре. Катриона могла бы наизусть пересказать большинство этих статей.

Выпустив из рук последний листок, Саймон медленно выпрямился. Катриона встретилась с его взглядом, в котором прочитала осуждение и упрек.

— Выходит, ты меня обманывала? — тихо спросил он, уже зная ответ. — Ты говорила, что обратилась ко мне как к человеку, известному своими мутными делишками, наемнику, который никогда не откажется от легких денег.

Катриона подняла голову, заставив себя смотреть Уэскотту прямо в глаза:

— А разве это не так?

— Да, именно так. Но в тот день ты появилась в тюрьме совсем подругой причине. Ты пришла, чтобы найти там его. — Саймон пальцем ткнул, в лежавший на холодной земле рисунок. — Этого… этого… обманщика!

— Это вовсе не обманщик! — воскликнула Катриона. — Это был ты!

Саймон покачал головой:

— Ну, уж нет. Этот тип не имеет ко мне никакого отношения. Его вообще не существует.

— Нет, он был. Я точно знаю. — От волнения у Катрионы дрожали и голос, и руки. — Он был человеком, который рисковал своей жизнью и здоровьем, защищая отечество от французов. Человеком, который поплыл на «Беллайле», понимая, что может никогда не вернуться к берегам Англии. А когда он заметил, что его капитану угрожает смертельная опасность от нацеленного на него вражеского мушкета, то заслонил капитана своим телом, не думая, что может сам погибнуть. Ради спасения товарища он хотел пожертвовать собой…

— Я споткнулся!

Выкрик Саймона разорвал тишину, словно пистолетный выстрел. Когда эхо утихло, было слышно лишь, как потрескивают угли в костре.

— Как споткнулся? — прошептала Катриона.

— Говорю же тебе, споткнулся, — повторил Саймон, презрительно ухмыляясь. — У меня и в мыслях не было благородно жертвовать собой ради спасения капитана. На самом деле единственное, чего я хотел тогда, это выбраться из той адской переделки, пока мне голову не снесло пушечным ядром. То ли это было мое невезение, то ли злая шутка судьбы, но я метнулся в укрытие именно в тот момент, когда с французского корабля стрелок пальнул в моего капитана. — Он провел рукой по шраму над бровью, как будто вновь почувствовал боль. — Если бы я не зацепился ногой о лежащий канат и не оказался на линии-выстрела, то мушкетный заряд наверняка убил бы капитана. И никто не стал бы прославлять меня, как героя.

— Просто споткнулся? — в оцепенении повторила Катриона.

— Именно так. После боя я был без сознания больше недели. А когда пришел в себя, то слух о моей так называемой самоотверженности уже разнесся по всему флоту. Едва я открыл глаза, как увидел капитана, который стоял возле моей койки и радостно улыбался. Он еще сказал тогда, что если бы не я, его ждала бы та же судьба, что и Нельсона на «Виктории». Именно он сообщил мне, что сам король намерен за храбрость в бою, возвести меня в рыцарское достоинство, как только я вновь ступлю на землю Англии.

— Я была там, — прошептала Катриона, скорее для себя самой. — В тот день я была на пристани. Я упросила дядюшку Росса отвезти туда все семейство, чтобы посмотреть, как «Беллайл» заходит в порт. Помню еще, что всю дорогу Джорджина дремала, а Элис жаловалась. Бедной кузине, видите ли, было тесно и неудобно ехать в карете в такой большой компании. Помню, как она ругала меня, что своими большущими и неуклюжими ногами я запачкала край ее нижней юбки. Но мне было все равно.