Надо было при встрече поинтересоваться у Кобяковича, где в степи можно разжиться кефиром и сметаной двадцати процентной жирности, без которых Забубенный в своем времени не мыслил существования. Погрустив немного, Григорий отогнал мрачные мысли. Подошел к высокому берегу реки, на котором стоял лагерь черниговцев, и посмотрел в закатное небо, которое всегда помогало ему вытягивать из головы суетные мысли.

С того места, где находился великий механик, открывался дивный вид на простиравшуюся до самого горизонта степь, местам поросшую редкими деревцами. Похоже, за прошедшие дни, отряд значительно углубился в земли половецкие и уже достиг степной полосы, которая за рекой плавно переходила из лесостепи в широкую степь. Конечно, в сумерках уже скрадывались детали, но там, куда был устремлен взгляд Забубенного, ощущалось огромное открытое пространство, пусть и прерываемое иногда холмами, речушками и небольшими рощицами. Это была уже не средняя полоса киевской Руси, поросшая густыми борами. Здесь входила в свои владения Степь Незнаемая, в которую без особой надобности русские люди заходить не спешили. И, чем дальше продвигался механик на юг, тем сильнее чувствовал на себе дыхание южных земель. Но сейчас всего этого было еще не видно. Быстро темнело. А, там, где смыкались две стихии — земля и небо — еще светилась тонкая красная полоска заката.

Глядя на нее Забубенный увидел стаю летящих птиц. Они были далеко, где-то у самого горизонта и, судя по всему, это были хищные птицы. Не соколы, те не летают огромными стаями, а скорее стервятники. Григорию представилось, что летят они на ночной пир, глодать кости недавно убитых в битве воинов. Он вдруг явственно, словно находился в Третьяковской галерее и смотрел на картину, представил себе поле, устланное телами убитых воинов. Но сейчас он был в чужом времени, и чтобы увидеть подобное, не нужно было идти в музей. Достаточно просто двигаться вперед, и такие картины скоро сами могли встать на пути. Не зря же начался половецкий исход из этих мест.

Когда красная полоска погасла, механик вздохнул и вернулся к огню. Не вступая в неспешные разговоры, что вели воевода с ратниками, он перекусил немного и лег спать под навес, устроенный сбоку от телеги. Всю ночь ему снились стервятники.

На утро воевода быстро поднял отряд и, ни свет не заря, тронулись в путь. В принципе, Забубенный одобрял ранние старты, ведь, чем дальше на юг, тем жарче становились погоды. А по рассветному времени передвигаться по степи, что ни говори, легче. Но в эту ночь он спало плохо, и на утро чувствовал себя разбитым, не выспавшимся. Чего было не сказать о брате купце, который сидел себе на телеге и мурлыкал походные песни, поглядывая на сверкавшую на солнце лысину Христича. Эти песни, хоть и считались походными, были довольно заунывными, видно, русскому солдату в походе не всегда весело. И навевали на Забубенного депрессивные настроения.

Воевода торопил своих подопечных, шли ходко. Слава Богу, Христич больше не гнал как вчера, а то очень скоро не досчитались бы еще одной телеги. «Интересно, — даже подумал Григорий, — сколько ладей утопил этот бравый капитан пиратского происхождения, пока научился держать руль? Или это он так прикалывается от жизни».

За полдня не повстречалось на пути черниговцев ни одной живой души: ни русской, ни половецкой. Никаких становищ. Взгляд Забубенного блуждал по полям не находя ничего приметного. Только пару раз ему привиделось, что далеко впереди, по ходу движения, из-за горизонта поднимаются клубы дыма от пожарищ. Но теплый ветер быстро разметал эти подозрительные столбы, превратил их в бесформенные облака, похожие на темные тучи, оставив Григория в недоумении: было это или нет. Может, привиделось из-за жары или просто дождь собирается?

К полудню, когда высоко поднявшееся солнце нещадно терзало ратников, отряд остановился на привал у очередной речушки, берега которой поросли высокой травой. Речка была довольно быстрой на вид и несла свои воды на юг. Ратники остановили обоз под тремя чахлыми деревцами, дававшими небольшую тень, приготовили походный обед, и разлеглись на дневной отдых.

Но воевода не спал. Устроившись в тени одного из деревьев местного оазиса, он подозвал к себе ближайших помощников: Данилу с Курей, да Еремея с Кузьмой, мужей мудроватых. Держал с ними совет, и, судя по всему, отдавал приказания. Григория не звал, видно колдун был сейчас не нужен. Но колдун и не обижался, ему было жарко, а скакать куда-то по степи на самом солнцепеке он и не особенно рвался. Не колдуна это дело. Окончательно утомленный солнцем Григорий, проваливаясь в жаркий сон.

Спалось Григорию в чахлой тени ужасно, жарко и потно. Снились всякие гадости на тему стервятников, глодавших его печень. Обычно так плохо он спал в прошлой жизни когда, либо переест, либо недопьет. Спать на жаре в силу проживания в северном климате ему доводилось редко. Можно сказать, совсем не доводилось. Да, кроме того, после обеда в деловом двадцать первом веке спали редко. Только американские бизнесмены, которые всем своим помощникам, — секретарям, менеджерам, почтальонам и грузчикам, — советовали «не стоять, когда можно сидеть и не сидеть, когда есть возможность лежать». А для выполнения этих полезных советов настоятельно рекомендовали всем держать в своем кабинете кушетку для отдыха, что обычно грузчики и делали.

Измучившись во сне от проклятой птицы, Забубенный усилием воли прервал эти пытки Прометея и проснулся. Над лагерем стоял послеобеденный храп. Не в силах больше спать Григорий решил пойти к реке умыться. Он встал, отряхнулся и медленно побрел к недалекому берегу речушки, стремившей свои довольно быстрые для равнины воды на юг. Видно эта река казалась себе уже горной. По дороге Забубенный заметил несколько дозоров, но дозоры не заметили его, ибо спали в наглую, позабыв про свои посты.

«Эх, служба, — покачал головой Григорий, проходя мимо кемаривших ратников, но будить не стал». Ибо пробудившиеся дозоры могли помешать купанию.

Подойдя к невысокому, но обрывистому берегу, подмытому быстрыми волнами, Григорий разделся, аккуратно сложил пояс с мечем, сбросил с себя даже исподнее, и голышом стал пробираться нащупывая проходы между высоких кустиков травы к благословенной воде. Нырять не стал из соображений секретности, ведь его не совсем худое тело, еще не тронутое загаром, могло вызвать при погружении мощный всплеск, или того хуже, обрушить часть берега, а это было не к чему. Он решил окунуться по-тихому и назад, пока не получил нагоняй от высокого начальства разведкаравана.

Нащупав пальцами водную стихию, Григорий с наслаждением погрузился и, сделав два мощных гребка, оказался на середине речушки, ширина которой едва ли превышала двадцать метров. Заплыв туда, Забубенный перевернулся и лег на спину, подставив свое белое брюхо солнечным лучам. Вот теперь солнце стало в радость. Великий механик даже зажмурился от удовольствия и слегка поскуливал, балдея в прохладных волнах. Речка, по температурному режиму, как ни странно, оказалась действительно близкой к горной. Плавать в ее мутной воде было довольно прохладно, хотя и терпимо. Зато Забубенный быстро оклемался от кошмарных снов, несколько раз нырнул, пытаясь достать дно, и не достал. Но старался он не сильно, видимость была нулевая, неизвестно какой камень можно было схватить головой на дне. Но, судя по ощущениям, метра три в глубину здесь было. Может и больше.