Побарахтавшись в свое удовольствие, Григорий огляделся по сторонам и увидел, что уже отплыл в низ по течению метров на пятьдесят от места стоянки, но решил, что возвращаться еще рано. Холмик с тремя деревцами был виден хорошо, а обратно он и по берегу дойдет, хоть и голышом. Людей здесь все равно нет. Скоро неизвестная река делала широкий поворот, где Забубенный и задумал «сойти» на берег. А пока он снова лег на спину, распластался по поверхности, изобразив морскую звезду, и расслабился, превратившись в часть реки. Жизнь была хороша, даже в древней Руси не смотря ни на что. Главное, — вовремя искупаться.

Вверив себя течению, великий механик плыл по нему с нескрываемым наслаждением, отфыркиваясь с закрытыми глазами, изредка пошлепывая по поверхности воды ладонями, чтобы не заснуть совсем. А на поверхность его памяти вдруг снова всплыли картины из прошлой жизни. Ему вспомнились родные озера Питера, неподалеку от станции метро «Озерки» на Поклонной горе, где он часто купался в детстве и позже, когда уже превратился в подростка с первыми признаками усов. А когда вырос совсем и случилась перестройка, живописные места, где раньше спокойно могли гулять люди, застроило и заселило собой всякое быдло, возжелавшее иметь особняки на природе, но в черте города. Теперь оно с радостью отдыхало, проезжаясь на водных мотоциклах по головам плавающих в той же акватории людей, сильно удивляясь что в их домашнем озере барахтаются какие-то инфузории.

Забубенный качался на волнах, все больше расслабляясь. По опыту он уже знал, что в самом начале отдыха из головы долго лезли всякие гадости, и жизнь казалась невыносимой и несправедливой. Но, стоило пройти времени, как поток гадостей из головы постепенно иссякал и природа давал о себе знать, замещая беспокойство расслаблением, сном, а потом и хорошим настроением. Чем больше времени человек проводил на природе, тем лучше расслаблялся.

Пройдя круг, размышления Григория вернулись в то время и место, где он волею фантастической судьбы сейчас находился. «Что-то я давно не смотрел на берег, — проскользнула по поверхности расслабленного сознания мысль, — пора возвращаться, а то унесет к черту в Черное море».

Забубенный открыл глаза и поднял над водой руку. Тотчас что-то резко взвизгнуло в воздухе, и вокруг его запястья обвилась тонкая веревка, затянувшись петлей. Григорий не поверил своим глазам, тупо уставившись на шнур, стянувший запястье. О том, что этот шнур существует не сам по себе, а за него кто-то дергает с другого конца, механик скоро сообразил. Чья-то сильная рука резко дернула за веревку, перевернув расслабленного механика вниз лицом, и рывками потянула к берегу, словно обычный мешок или загарпуненного тюленя.

Григорий крутился в воде как торпеда, пытаясь вырваться, вскидывал голову над поверхностью, судорожно хватая воздух, но его снова уволакивало под воду, где он захлебывался, держась из последних сил, но вырваться не смог. Когда его подтянули к берегу и, схватив за запястья, рывком поставили на ноги, он глазам своим не поверил. Совершенно голый механик стоял между двумя лошадьми, на которых восседали свирепого вида вооруженные воины с копьями и мечами в кожаных доспехах. Двое из них держали Забубенного почти на весу, растянув его за запястья между двумя лошадьми. Остальные, человек двадцать, столпились на пологом берегу, загнав лошадей по колено в воду. Видимо, приехали на водопой. Впереди всех сидел на буланом коне невысокий, крепко сбитый монголоид с широким и круглым лицом, на котором сверкали узкие хитрые глазки. Его бочкообразное тело было затянуто в дорогие доспехи, расшитые золотом и укрепленные металлическими пластинами. Явно какой-то хан, или что-то вроде того.

Конные молчали, изучая свой неожиданный улов. Забубенный вообще на мгновение потерял дар речи, хотя мысли его заработали с лихорадочной скоростью. Возникла пауза. Голый механик висел между двумя лошадьми, и ощущал себя мишенью для упражнения нукеров в стрельбе из лука или метания копий. По лицу главного монголоида было видно, что сейчас решается судьба великого механика. Но Забубенный был не в том состоянии, чтобы молча дожидаться этого решения. И чтобы как-то разрядить обстановку он сам решил начать переговоры.

— Извиняйте, мужики, если водопой испортил и лошадок ваших напугал, — пробормотал еле слышно Григорий, — я лошадок в принципе люблю, но боюсь. Я ведь тут купаюсь просто. Вода общая. Пейте на здоровье, всем хватит. Ну, на кой черт я вам сдался, отпустили бы вы меня до дому подобру-поздорову и ехали бы в свою степь, на все четыре стороны, а?

Не известно, что повлияло больше на ситуацию, пламенная защитная речь великого механика или его нагой вид, но главный круглолицый всадник сделал короткое движение и Забубенный рухнул в воду, отпущенный руками державших его всадников. Уплыть даже не пытался, ибо все равно находился на веревочном поводке. Побарахтался немного между ног у коней и присел на дно.

Ждать пришлось не долго. Из толпы затянутых в кожу конных воинов выехал вперед один, оказавшийся видом своим совсем не схожий с остальными, — рубаха на нем была светлая, и доспех на ней иного вида совсем. А на рожу, бородатый и светловолосый, — вылитый русич. Ну, а когда заговорил он, приблизившись к голому механику, так и понятно стало, точно из славян, только говор странный.

— Повезло тебе паря, — ласково проговорил неизвестный всадник, не слезая с лошади, — убить тебя, надобно было сразу. Нельзя при них купаться в воде, боги запрещают. Да Тобчи убивать не велит. Добрый. Ты кто такой будешь, интересуется?

Забубенный посмотрел на бородатого снизу вверх, и, не удержавшись от ерничества, спросил:

— Может, сначала одежу какую дадите? А то неудобно мне голышом, да и холодно. Лошади беспокоятся, опять же.

— Ты за лошадок не переживай, они и не такое видали. Кто такой, спрашиваю? — в голосе неизвестного появились железные нотки, — холоп чей, а ли, может, воин?

— Купец я. Путешествую по делам торговым, — ответил Забубенный, первое, что пришло в голову, — заученную легенду.

— Купец? — удивился конник, — а где ж твой товар?

Григорий махнул рукой в сторону стоянки черниговских ратников. От сидения в холодной воде у него уже стучали зубы, но ему пришла мысль о спасении. Вдруг успеют сотоварищи проснуться, заметить его отсутствие и напасть на этих неизвестных вояк. Есть, конечно, вероятность, что проворонят нападение, но выбора не было. В рабство к этим восточным ребятам славянин Забубенный не хотел. Мгновенно взыграла национальная гордость. Хотя с каждой минутой у механика все больше крепла мысль, что это именно те, с кем так жаждал встретиться Путята, — монголы.

— А вон там, за холмом возы стоят с товаром.

Бородатый русич повернулся к монголоидам, и что-то пробормотал не непонятном механику наречии, только подтвердив опасения Забубенного. Монголы громко расхохотались. А маленький круглый человек на коне что-то сказал в ответ.

— Тобчи, говорит, хорошо, что купец, а то он уже подумал, что ты воин. Самый храбрый из русских, — усмехнулся неизвестный, — вылезай из воды, иди на берег. Дам тебе одежду. Будешь теперь моим рабом, Тобчи дарит мне тебя. А товары твои, мы сейчас заберем. Не пропадут они в степи.