Эти мысли быстро появлялись и незаметно исчезали. В этот самый момент оперативник был словно во сне. В пограничном состоянии между явью и дремой.

Иногда Майкл считал, что благословлен, ибо мог позволить себе спать где угодно и когда угодно. И он этому не учился, с детства получив такую способность. Просто говорил себе: "Спать". И так и получалось. Полезное умение, ведь в его работе приходилось спать в самых необычных местах и позах, в любое время. Вот как сейчас.

А еще Майкл умел слушать землю. Давно забытое людьми знание, способное очень помочь в самых сложных ситуациях.

Земля разбудила Лоренца мгновенно, передав еле уловимый звук работающего двигателя. Время ожидания закончилось – пришло время действовать.

Два правила, которые железно выучил в своей карьере один из лучших американских диверсантов, были просты: "оставайся тихим, оставайся невидимым". Просто запомнить. Непросто выполнять. Все всегда было довольно-таки ясно. Во Вторую Мировую нарушить эти правила значило быть пойманным гестапо. Что являлось синонимом для медленной и болезненной смерти. После войны, в длящемся до сих пор противостоянии с русскими это значило, в принципе, то же самое. С одним маленьким отличием.

Если после смерти от гитлеровских палачей оставался небольшой шанс получить какую-нибудь награду посмертно, то теперь, в случае, если некоего Лоренца поймают, правительство США будет отрицать сам факт его существования.

Четко и понятно. И серьезно мотивирует в выполнении вышеназванных правил.

Звук, тем временем, усиливался. Цель была уже на подходе.

Палец лег на кнопку. Теперь – только легкое движение. И все будет кончено.

Генерал Реза Ормид Фархад, командующий североиранской разведкой, несся навстречу своей гибели и никоим образом не мог ее предотвратить.

* * *

Над Тегераном сгущались сумерки. Солнце уже почти спряталось за горизонт, и казалось, что тени, становящиеся с каждой минутой все длиннее, поглощают свет, будто мифические чудовища.

Мужчина среднего роста и ничем не примечательного телосложения, с неопределенным темным оттенком волос и аккуратно подстриженной бородой, сидел в углу маленькой чайханы, сосредоточенно разглядывая исходящую паром кружку.

Рядом с ним жужжала муха, обследуя стену и потолок, словно маленький самолет-разведчик. В чайхане людей было немного – народ как-то притих после недавнего взрыва на площади и вечерами предпочитал сидеть дома и там же и встречаться, не рискуя нарваться на очередной акт террора повстанцев.

Спокойное, размеренное дыхание мужчины и его прикрытые глаза могли создать у наблюдателя впечатление, что уважаемый Ахмед спит. Но это было не так. "Уважаемый Ахмед" напряженно раздумывал.

Последняя операция прошла идеально. Фархад, нащупавший нити сплетаемого Джозефом заговора, умер, не успев поделиться своими выкладками с Советами. И это было хорошо. Вот только оставалось одно "но".

Конечно, Мерхед выполнил работу идеально. Стражински подозревал, нет, был уверен, что "Мерхед" – никакой не Мерхед. И не местный, чего бы там ни говорили в Управлении. Слишком высокий класс – иранцам до такого еще не один, и даже не два года. Но сколь идеальным ни было убийство, русские не могли не подозревать, что что-то не в порядке. Да, они уже привыкли к постоянным мелким атакам на своих людей, минам на дорогах. Но сочтут ли они смерть своей главной марионетки в этой стране прямой атакой? Или решат, что гибель Фархада – просто совпадение? Что-то подсказывало Джозефу, что мимо их внимания этот случай не пройдет и на совпадение списан не будет.

Оставалось надеяться, что смерть Берии спутает русским карты, заставив начать борьбу за власть, и отвлечет внимание Драгомирова на достаточное время, чтобы к моменту, когда на Иран обратятся пытливые взоры советских руководителей, следы исчезли окончательно.

План все еще не был готов. Не был, хотя Стражински потратил на него огромное количество сил и времени. И пусть дело дошло до последней фазы, оступаться было нельзя. Ни в коем случае.

— Ассалам алейкум, Ахмед, — присевший за столик седоватый толстяк сложил руки на груди и коротко кивнул.

— Ва алейкум ас-салам, брат, — Джозеф обратил внимание, что мизинец толстяка мелко, почти незаметно дрожал. — Что привело тебя сюда в столь поздний час?

— Дела, брат, дела. Торговля ныне тяжела, — толстяк пожал плечами, всем своим видом выражая удрученность.

А вот это было плохо. Это означало, что русские взялись за дело всерьез, все-таки начав, судя по всему, что-то подозревать.

— Понимаю, — цэрэушник наклонился вперед. — Дел так много, что порою некогда спать.

— Слава Аллаху, в моем случае все еще не настолько плохо, — облегчил состояние замершего оперативника его коллега. — Но тучи сгущаются…

"Фу-у-ух, — Стражински едва удержал внутри вздох облегчения, оставляя на лице маску вежливой заинтересованности. — Пока только разворачиваются. Ничего стоящего не нашли".

— И это зовет меня в дальнейший путь. Пусть Аллах будет милостив к тебе, брат, — закончивший фразу толстяк встал из-за столика и неспешным шагом удалился, по пути бросив несколько монет мальчишке-официанту.

— И тебя, брат. И тебя… — окончания фразы не услышал даже сам "Ахмед".

Мгновения прошлого. Англия, весна 1944-го года.

— Русские уже в Германии, господин генерал. Мы больше не можем медлить. И не будем, — Черчилль едва сдержался, чтобы не помахать кулаком у носа Эйзенхауэра. — Иначе к моменту высадки большевики будут встречать нас на берегу.

— Я согласен, господин премьер-министр. Остались последние штрихи – и высадка состоится. Остановить нас немцы не смогут. Их самые боеспособные части на Восточном Фронте. У них практически нет самолетов и поддержки местного населения. Операция "Молот" отложена не будет и состоится в четком соответствии с планом, — ответ американского полководца пролил бальзам на душу британского премьера.

— Это хорошо, — Черчилль довольно кивнул, победно посмотрев на стоящего рядом Монтгомери.

После неудачной попытки высадки в сорок третьем, "второго Дьеппского рейда", генерал скептически относился к десантам. Но вынужден был признать, что теперь их силы и правда выглядели достаточно мощно, чтобы буквально раздавить немецкое сопротивление.

Эта война с самого начала шла непредсказуемыми зигзагами. Проглоченная Гитлером Польша – и неожиданно быстро поставленная на колени Франция. Позорное бегство из-под Дюнкерка, бойня на Мальте, приведшая к ее утрате, драка за Крит, который отстояли с невероятным трудом… В то время начинало уже казаться, что бесноватого фюрера не остановить.

Чувство отчаяния усилилось, когда немцы вторглись в Африку, поддерживая итальянцев. Мясорубка в Ливии, бегство до самого Суэца и страшная, страшная битва за Александрию, унесшая жизни десятков тысяч британских солдат. И вот тогда казалось, что все, конец. Когда Ближний Восток, вполне себе пронемецкий, грозил взорваться в любую секунду, и череда отчаянных поражений от Роммеля казалась горящим фитилем в пороховой бочке…