Казалось, все вокруг знали, куда и зачем идут. Рабочие толкали перед собой тележки с поклажей, самураи с мечами и копьями шли упражняться в боевых искусствах, няньки несли на плечах младенцев. Дети спешили на уроки, водрузив на голову столики для письма. Служанки несли свертки с вещами своим хозяйкам. Даже мусорщики деловито и ловко управлялись с горой разнообразных корзин: одни подвешивали их к шесту, другие – ставили на бедро. И только Цунено шла с пустыми руками. Она не имела ничего, кроме одежды, что была на ней, кроме жалких денег, оставшихся от золотой монеты, да еще смутного представления о том, куда она направляется.

Путь от Канды до храма Цукидзи шел по мосту через реку Нихомбаси, которая была южной границей главного торгового района и одной из самых оживленных водных артерий Эдо. В реках, текущих по сельской местности, самое большое значение придавалось… самой воде. Она могла течь медленно и быть коричневого цвета; могла быть стремительной и чистой; могла пахнуть железом, глиной, грязью или дождем; могла угрожать наводнением или, напротив, мирно журчать в широком илистом русле. В городе все было иначе. Несмотря на то что именно вода давала жизнь реке, которая пересекала Эдо; несмотря на то что именно вода давала жизнь всему городу, так как наполняла собой рвы вокруг замка и соединяла Эдо через реку Сумиду с морем – несмотря на всю свою значимость, она не привлекала к себе никакого внимания. Ее голос тонул в гомоне толпы; ее сверкающую поверхность почти полностью скрывали от глаз деревянные лодки. В основном лодки везли ранний улов – груды креветок, моллюсков и угрей – на утренний рыбный рынок, самый крупный в Японии. Вода беспокойно вздымалась, словно река пыталась избавиться от этого груза, а потом раз за разом тяжело разбивалась об опоры моста Нихомбаси.

Пройти по мосту Нихомбаси – все равно что преодолеть небольшой холм, переполненный людьми. Мост представлял собой не просто то место, по которому переходили реку: на мосту торговали, попрошайничали, воровали и страстно спорили на самых разных диалектах. Неподвижно стояли лишь загорелые крестьяне, продающие принесенные из деревни овощи. Все остальные находились в непрерывном движении. Правда, встречались и те, кто вдруг останавливался и бросал взгляд на город – или туда, где высился замок сегуна, или на юго-запад, где в ясные дни виднелась гора Фудзи, или на речные берега, где стояли мастерские и склады, повернувшиеся к воде своими широкими белыми спинами.

За мостом тянулись кварталы, чьи названия напоминали об объединениях мастеров, которыми заселяли эти места, когда город только начинал строиться и обживаться: плотницкий квартал, квартал сандалий, квартал татами. Они давно уже превратились в обычные городские районы. К югу тянулся Минами-дэнматё, один из самых старых и престижных округов Эдо, где цены на жилье были очень высокими, а домовладельцам вменялось в тягостную обязанность поставлять почтовых лошадей и носильщиков для нужд сегуната. Улица выводила на широкую площадь Кёбаси. Когда-то она играла роль противопожарной полосы, но сейчас на ней размещались «временные» прилавки и лотки, ставшие постоянными. За мостом Кёбаси лежала западная окраина города, целиком построенная на бывшей свалке. Этого насыпного острова, конечно, не существовало во времена основания Эдо, а теперь на нем стояли принадлежавшие крупным вельможам складские помещения и храмовый комплекс Истинной Школы Чистой Земли, Цукидзи Хонгандзи, возвышавшийся над белыми парусами гавани.

Цукидзи Хонгандзи был не единым святилищем, а целым ансамблем храмов, построенных вокруг величественного центрального здания с высокой остроконечной крышей. Богатству, которым распоряжался его верховный служитель, позавидовал бы сам сегун[318]. Десятки тысяч прихожан несли в главный храм яйца, свечи, цветы и монеты. Глава Ниси Хонгандзи – храма Истинной Школы Чистой Земли в Киото – побывал в Цукидзи за год до того, как там же оказалась Цунено. По его словам, центральный храм будто бы парил над столицей, вознесенный над мирской суетой[319]. К югу, писал он, виднелись крыши почтовой станции Синагава и корабли, идущие к берегу и от берега. По ночам рыбаки, занятые ловлей молоди, зажигали на своих лодках огни, от которых вода словно сама начинала светиться. На востоке можно было разглядеть дальние горы полуострова Босо, на западе – очертания горы Фудзи, а на севере – сверкающие белые стены замка Эдо. Однако снизу, с улицы, ансамбль выглядел совершенно иначе. Вокруг него кипела торговля и шли верующие двумя нескончаемыми потоками: один двигался в боковые храмы, сгрудившиеся в тени главного здания, а второй тек в обратном направлении.

Цунено заглянула в один из храмов, который назывался Энсёндзи. В те времена это было малоизвестное место, редко отмечаемое на картах Эдо. Однако Цунено слышала про этот храм, потому что Гию переписывался с его главным служителем[320]. Она назвалась дочерью служителя храма Ринсендзи и попросила помощи, вероятно надеясь, что ей предложат жилье в обмен на несложную работу по хозяйству – вроде той, к которой она привыкла за годы жизни в Этиго. Но вместо этого Цунено отправили к ее тетке Мицу, жившей в районе Тэпподзу Дзиккэнтё, всего в нескольких кварталах к западу от храма. Либо Цунено не знала адреса тети, либо слишком стыдилась показаться ей на глаза. Но теперь, когда в храме отвернулись от нее, выбирать не приходилось.

Цунено побрела дальше, в продуваемый всеми ветрами Дзиккэнтё[321], тянувшийся длинной, узкой полосой по окраине Эдо и считавшийся скорее гаванью, чем городским районом. В сезон тайфунов, наверное, казалось, что стихия вот-вот поглотит его целиком. Большинство его жителей занимались перегрузкой товаров с морских судов на лодки, которые ходили по рекам Эдо. Дядя Цунено, Бунсити, – лавочник-домовладелец из Дзиккэнтё – вероятно, торговал привозным товаром. На весь район имелись лишь несколько лавок и контора, куда жители отдаленных островов Идзу доставляли вяленую рыбу и морскую капусту.

В последний день десятого месяца Цунено постучала в двери Моритая – лавки, принадлежавшей ее дяде Бунсити[322]. За почти четыре недели, проведенные в Эдо, она изменилась практически до неузнаваемости. Наверное, Бунсити с трудом поверил, что эта женщина действительно его родственница. «Она стояла передо мной совершенно раздетая», – в ужасе написал он Гию[323]. Цунено раньше никогда не появлялась в Эдо; родство было со стороны его жены Мицу, а сама Мицу в то время работала где-то в деревне за пределами города. Легко представить, как удивился Бунсити, когда в его дом пришла растрепанная женщина, которую он никогда раньше не видел – а возможно, и не слышал о ней, – и рассказала невероятную историю, как она сбежала из дома с чужим мужчиной, как заложила всю свою одежду и теперь в одиночестве бродит по столице и ищет работу. Вряд ли он понимал, что ему об этом думать и что делать.