Рейборн навис надо мной, будто запугивая, заговорил прямо мне в лицо. Казалось бы, мог бы уже понять.

— Блейк, отвечайте!

— Серийные убийцы, за которыми мы гоняемся по всей стране, пытались поймать нас в засаду. Мы оказались вооружены лучше, чем они рассчитывали, поэтому нам удалось уйти.

— Зачем они хотели вас поймать?

Это спросил детектив Лоренцо, стоящий в группе копов. Я его не увидела в темноте при мигалках. Как на стробы смотреть. Или я была потрясена сильнее, чем сама думала.

— Когда мы их поймаем, тогда спросим, — ответила я.

Из-за спины Рейборна высунулся другой медик:

— У вас кровь.

Я посмотрела на свою руку, куда смотрел он, но мне это не казалось важным. Да, это моя рука, и там, где он ее трогает, там рана и больно. Этот резкий укол боли помог слегка прочистить мозги. Я поняла, что уходит адреналин, и возвращается постепенно облегчение и шок. Чрезвычайная ситуация закончилась, организм пытается сбросить обороты.

Рейборн отступил, давая медику осмотреть рану, но нависал над его плечом.

— Они еще там?

— Насколько я знаю.

Медик потянулся к моей руке, я ее отодвинула.

— Дайте мне хотя бы посмотреть, крови много.

— Я носитель ликантропии.

Он остановился:

— Сейчас вторые перчатки возьму.

— Я потому и сказала.

— Сию секунду вернусь, — сказал он и побежал трусцой к машине «скорой».

— Если они все еще там, их надо взять, — сказал Рейборн.

— Это да, — кивнула я. Про себя подумала: «Неудачная мысль». А вслух сказала: — Они быстрее нас, сильнее, лучше видят в темноте, и нюх у них как у хороших собак. При этом у них есть мечи — как минимум.

— Вы хотите сказать, что не надо за ними охотиться? — спросил Рейборн.

— Нет. Я только хочу, чтобы каждый, идущий за ними в лес, знал, против чего ему предстоит драться.

— Если это воодушевительная речь, у тебя она не получилась, — сказал Лоренцо и улыбнулся.

Я не стала улыбаться в ответ. Не знаю, что было у меня на лице в этот момент, но точно не улыбка. Лоренцо это увидел, и его веселость несколько увяла.

— Мы с маршалом Форрестером двоих ранили. Одного настолько серьезно, что его пришлось нести другому. И еще один горел, но не знаю, сгорел ли до смерти.

— Горел? Как он загорелся? — спросил Рейборн.

— От струи газов.

— Как?

Ньюмэн отмахивался от врачихи «скорой», светящей ему в лицо.

— Форрестер выстрелил из ракетомета.

— Что? — переспросил Рейборн.

— Выпустил противотанковую ракету, — пояснила я. — Форрестер.

— От этого сгорела корма автомобиля?

Женский голос. Где-то из задних рядов, высокая, темноволосая, узколицая.

— Ага.

Вернулся темноволосый медик, надевший поверх перчаток еще одни, другого цвета.

— Извините, я должен осмотреть ее рану.

И уставился на Рейборна, пока тот не шагнул назад. Медик разогнул мне руку, и я только сейчас заметила, что сжимала пальцы в кулак.

— Чем это? — спросил медик.

— Корнем дерева.

— Как это?

— Поскользнулась и порезалась торчащим корнем поваленного дерева.

— Здоровенное было дерево, видно.

— Ага.

— Так, вы и вы — оба сейчас к нашей машине, посмотрим при свете, — сказала блондинка.

Я двинулась к машине вслед за медиком.

— А я слыхал, что вы стойкий человек, Блейк, — сказал Рейборн мне вслед.

Я обернулась:

— Дни, когда я стыдилась, если позволю врачам мне помогать, давно миновали, Рейборн.

— И что?

— А то, что я себя проявила уже много лет назад, и мне плевать на ваше обо мне мнение.

Ньюмэн отреагировал так, будто его ткнули в ребра. Будто то, что я сказала, было для него важно или неожиданно. В мигающем свете видна была борьба чувств у него на лице. Идти со мной или остаться с парнями, как крутому парню положено? А еще я хотела поговорить с Эдуардом если не наедине, то уж точно без Рейборна и прочих, а он как раз стоял возле машин «скорой». Кроме того, я сказала чистую правду. Мне уже никому ничего не надо доказывать. Я сама знала, насколько я стойкая, насколько смелая, насколько хорошо знаю свое дело. И Рейборн пусть идет к черту, а я сама уже настолько взрослая, что могу этого вслух ему не говорить. Меня вполне устроило просто пойти себе, куда собиралась.

Рейборн возвысил голос:

— А ты, Ньюмэн, поступишь как девчонка или как мужчине положено?

Я обернулась, не останавливаясь, и крикнула ему:

— Точно, Ньюмэн! Поступи как мужчине положено, продолжай истекать кровью и потеряй сознание в лесу, посреди охотящихся за тобой оборотней и вампиров.

И я пошла вслед за темноволосым медиком.

Свет из открытой машины был чертовски ярок и лишил меня ночного зрения полностью, но он был нужен Мэтту, медику.

Блондинка-медик подошла ближе, бормоча себе под нос. Я услышала:

— Идиоты эти мужики. Раны головы, обильное кровотечение…

Мэтт стер кровь с моей руки и прищурился, будто ему нужны очки, которые он не носит или скоро будет носить.

— Джулия, не посмотришь?

Блондинка перестала проклинать мужскую глупость и подошла к нему, глядя на мою руку. Она аккуратно старалась меня не трогать, потому что на ней двойных перчаток не было, но смотрела, как движутся его пальцы. Он раздвинул края раны — я возразила:

— Это больно.

— Прошу прощения, — сказал он, но глаз от раны не поднял.

— Как давно это было? — спросила Джулия.

— Меньше часа назад.

— Не может быть.

Мэтт наконец посмотрел мне в глаза. Лицо у него было серьезно.

— Я бы сказал, несколько часов. Даже день. Не меньше.

— Я вам сказала, что я — носитель ликантропии. Заживает быстрее, чем на нормальном человеке.

— Так быстро, что рука останется скрюченной. Надо бы швы наложить, чтобы этого не было.

— Скрюченной?

— И шрамы будут хуже, чем при наложенных швах, — поддержала Джулия.

Я посмотрела на руку. Порез был длинный и неровный, будто злая молния легла от локтя почти до запястья.

— Сейчас с этим ничего не сделать, — сказала я.

— Если бы вы сейчас поехали в больницу, там бы снова открыли рану и зашили бы правильно. У нас недавно был семинар по работе с противоестественными пациентами. У ликантропов так быстро заживают раны, что шрамов остается больше, или мышцы сводит так, что потом они болят как при артрите.