12 000 войска, прежде разгромившего татар. О великой печали пана Андрея Стадницкого также пишет, которого он радовал различными добрыми известиями, однако тот либо верить не хочет, либо не желает понять.

С теми письмами пану воеводе пришло письмо и самого Андрея Стадницкого, поскольку они в Ростове как-то между собой сносились, в котором он пишет, что не может быть Фомой неверным в этом деле, не верить, что Дмитрий жив. После передачи ему этого письма, пишет испанец, посланец более не показывался, не известно, по какой причине. А к нам еще большую и строгую монастырскую стражу приставили”.

Дня 31. На радостях звонили во всех церквах, говорили, что царь Шуйский, взяв Тулу и схватив Болотникова и Петрушку,[300] возвращается в Москву. Эти известия из грамоты царя Шуйского приказали слушать, согнав всех в крепость. Другие, напротив, рассказывали, что он в отчаянном положении и просит, чтобы за него Господу Богу молились. Мало верили как этим, так и другим рассказам о грамотах.

Раздел 11

Ноябрь

Дня 1. Слишком много было слухов, но правды в них совсем нет: все нас утешали скорою свободой. Sic unicuique datum est nosse mentiri.[301].

Дня 11. Когда челядь наша ездила на реку за водой, застала она на берегу несколько десятков служилых, которые, возвращаясь из войска домой, остановились у переправы. Из них один, подскочив на коне, хотел отстегать возницу нагайкой, говоря, “что вы, бл...ны дети, со своим Расстригою наделали нам столько хлопот и крови пролили в земле нашей”. Возница сказал, что “я ни в чем не виноват”. Он же, повернув назад и ударив его, сказал: “Однако скоро уже уйдете, ибо уже Расстрига с ворами у черта, а посол ваш великий едет”.

Дня 14. Распространяли слухи о том, что царь, одних воров побив, других захватив, идет на Москву, послав воевать крепости, поддерживавшие противоположную партию.

Дня 16. О тех послах польских, о которых выше упоминалось, уже не говорили, но о других, а именно — о пане Конецпольском и о князе Островском.[302] Не верили мы этому, так как этого не могло быть, тем более, что наслушались уже многократно всякого вздора. Вручили себя только милосердию Господа.

Дня 20. Слышно было, что, хотя послы наши точно в Москве, однако, как говорили, “не только вам, но и им никак не выехать, ибо король ваш изменить замышляет нашему царю. Сюда король послов отправляет, а на границы с войском великим наступает, с которым, если бы послы воеводу и вас вызволили, он посадил бы Расстригу на царство. По этой причине царь приказал стеречь и послов, и вас до времени”. Очень мы это неохотно слушали и не верили, зная наверняка их мошенничество.

Дня 25. Отдельные пункты из письма одного нашего товарища, который там же, в Ярославле, находился, но по некоторой причине на другом дворе. Тот тайно писал вельможным панам правдивые вещи, о чем только мог доведаться, ибо до него там надежнейшие (если правда) известия доходили.

[1-е]. “Как в том, что я здесь, так же и относительно царя не сомневайтесь, что он жив и в Путивле находится”.[303] Чему он приводит, между прочим, основания и доказательства: “И то дай, Господи Боже, чтобы я так был в доме отца моего, как он сейчас в Путивле, никто ни в чем не должен сомневаться”.

2-е. Петрушка и Болотников в столичном городе Москве находятся, и это несомненно. Хитрость какую-то хотел совершить Болотников, но она ему повернулось боком. Люди из Тулы, по соглашению с царем, вышли, а сам Болотников попал в плен.[304]

3-е. Посол наш, уже три недели будет, как выехал в столичный город Москву, но аудиенции еще не получил и находится под большой стражей, чтобы, упаси Боже, не увиделся со старым послом или не договорился с ним. Очень этого боятся.[305]

4-е. Царя до сих пор не было, и лишь теперь в столичный город Москву приехал.[306]

5-е. Уже взяли в плен Петрушку и Болотникова, но все-таки снова на праздник святого Николая[307] приказано в полки съезжаться; это значит, что Дмитрий жив.

Раздел 12

Декабрь

Дня 1. Лишь теперь снег в здешних краях покрыл землю. Отсюда видно, как все это время нам Бог всемогущий дивным провидением своим не отказывал в благодеяниях, также и в тепле.

Дня 3. Когда рано утром возницы ездили за водой, увидели на реке у перевоза между “москвой” поляка, который, приблизившись к ним, спрашивал о пане воеводе и о других. Более же ничего сказать не мог, только отойдя подалее, нарочно громко отвечал расспрашивавшим его чернецам, чтобы наши слышали, говоря, что с обеих сторон (то есть с царской стороны и с польской стороны) такие собрались войска, каких до того времени не бывало. И если бы “москва” не воевала с уловками, ничего бы за собой не могла удержать, ибо уже сколько раз “москва” то появлялась, то убегала. Но этому верить не хотелось.

Дня 9. Пришли известия, что уже посол отправлял посольство, суть которого, говорили, в следующем. Спрашивал он царя: “Почему пана посла государя моего и сенатора, пана воеводу, и других таких знатных людей столь долгое время без всякой вины держал в заключении? Ибо не землю грабить, не военным обычаем приехали они все, но потому что вы сами прежнему царю, государю своему, у короля его милости и Речи Посполитой жену просили. Мирным обычаем, в свадебном поезде, въехали они вместе с послами польскими, подтверждая дружбу, чтобы договариваться о вечном мире”.

На это царь и бояре думные отвечали, что “как пан воевода, так и все другие люди государя твоего не к истинному царю, но к Расстриге, на горе Речи Посполитой вашей приехали, который иначе кончить не мог свою жизнь, как он ее кончил”.

Услышав это, посол стал утверждать и доказывать, что Дмитрий не Расстрига, но был настоящим царем, потому что “всею „москвою“ был принят за государя и коронован, и потом ему присягу на верность давали. Однако же, что бы там ни было, вы все вечный позор и бесчестье от всего света заслужили. А теперь, если оставшихся людей государя моего из своей земли не отпустишь, да не таких оборванных, как других отпустил, государь мой приказал отдать тебе эту саблю, объявляя справедливую войну”. Якобы после этого царь, приняв саблю, приказал того посла задержать,