И до него, и после пришельцы – туристы и миссионеры, энтузиасты-исследователи и ученые – странным образом заболевали здесь неведомыми болезнями, травились самой обыкновенной пищей, погибали от несчастных случаев, а старейшины сохраняли невинное выражение лица и продолжали хранить свои тайны.

Единственным человеком, которому догоны решились открыть некоторые из своих удивительных мифов, стал Марсель Гриоль, который в течение двадцати с лишним лет с перерывами жил среди догонов и сумел подружиться с множеством местных жителей. В конце концов, доверие к нему стало настолько высоким, что к Гриолю начало стекаться много неконтролируемой информации, что, конечно, заставляло жрецов и старейшин нервничать. Было созвано общее совещание, на котором почтенные догоны приняли решение ограничить любознательность французского ученого, выделив ему одного-единственного информатора из числа местных стариков, слепого Оготеммели из деревни Верхний Огол. Этот Оготеммели находился под полным контролем совета старейшин, и во всех своих рассказах тщательно обходил стороной так называемое Сокровенное Знание, о нем Гриоль так ничего и не услышал. Кроме того, в качестве переводчика во всех беседах Оготеммели с его европейским собеседником участвовал еще один догон, сержант Когем, а что именно и как он переводил, известно только ему одному.

Тем не менее, как оказалось, Оготеммели рассказал более чем достаточно. Когда Марсель Гриоль подготовил к печати свою книгу «Бог воды», представляющую собой пересказ догонских мифов о Сотворении мира, догоны не могли знать ее содержания, но, по странному стечению обстоятельств, на следующий день после того, как книга оказалась в типографии, Оготеммели неожиданно умер. При попытке обратиться к его потомкам Гриоля ждала неудача: им было строго-настрого запрещено общаться с европейцем.

С тех пор, как в Европе, так и в Африке, за догонами утвердилось слава мастеров сводить счеты с теми, кто пытается получить доступ к их секретам. Экспедиции и исследователи-одиночки продолжали погибать, и не было ни единого случая, чтобы жрецы или местные жители были уличены в их убийстве.

– Попытка проникнуть в Сокровенное Знание почти означает неминуемую смерть, – этими словами Амани Коро закончила свой рассказ.

– Меня лично все это не убеждает, – отозвался Жан-Мари Брезе.

Мы сидели в нашей комнатке в кромешной темноте – свечка уже догорела – и делились впечатлениями об этом удивительном вечере.

– Догоны – вполне примитивный народ, как бы их ни демонизировала экзальтированная европейская литература, склонная подчас к романтизации Востока, – продолжал профессор. – Догоны подчас не знают об окружающей среде элементарных вещей. Взять хотя бы птицу Балако – все ее слышали, но никто никогда не видел ни следа ее жизнедеятельности, ни перышка! И все равно они продолжают утверждать, что это именно птица, и даже описывают ее внешность. Или вот вам пример: сегодня мы с Оливье поймали в буше{ Буш (англ.) – кустарник и территории, покрытые его зарослями в Австралии и Африке.} крупную ящерицу, вида Latastia longicaudata.

– Она обычно встречается на более восточной долготе, здесь встречается редко. Я притащил ее в деревню, и местные ребята разбегались от меня с воплями, как будто я несу гранату с выдернутой чекой. Они, представьте себе, полагают, что эта ящерица чрезвычайно ядовита и от ее укуса наступает мгновенный паралич, а потом и смерть. И это мне говорят люди, которые веками живут в гармонии с природой, сталкиваются с ящерицами каждый день и уж точно должны знать их повадки. Ядовитых ящериц в Африке вообще не водится! Когда я начал совать в рот этой безвредной рептилии свой палец, женщины вокруг нас чуть не упали в обморок.

– Да уж, это было настоящее представление, – засмеялся Лабесс. – Жан-Мари был неподражаем. Но самое удивительное, что эта демонстрация никак не убедила догонов! Они просто-напросто решили, что ядовитая ящерица не может причинить вреда белому человеку, и наотрез отказывались повторить опыт с помощью собственных пальцев. Старейшины потребовали немедленно убить ящерицу. Ее пришлось отнести обратно на скалы.

– Меня не пугает мистика и не беспокоят их идиотские предубеждения, застывшие на уровне позднего каменного века, – продолжал Брезе. – Меня гораздо больше волнуют несколько конкретных вещей.

Во-первых: догоны очень внимательно следят за нами. Все наши передвижения в течение дня фиксируются, причем слежка бывает и открытой, и тайной. Во-вторых, они подслушивают наши дискуссии и знают о нас гораздо больше, чем мы можем предположить. Они знают о прошлом Амани, и это может грозить ей реальной опасностью, поэтому мы ни в коем случае не должны оставлять нашу даму в одиночестве.

– Мадемуазель, мы вас не оставим... – галантно отозвался Оливье, хотя голос его был подозрительно невнятным, и у меня создалось впечатление, что он уже давно спит.

– В-третьих, – не унимался Брезе, – вождь явно сказал лишнее. А проболтавшись однажды, он наверняка будет готов выдать нам и еще что-нибудь. И раз у Алексея наладился контакт с этим аборигеном, нужно попытаться его осторожно поддерживать дальше. В конце концов, не вижу ничего плохого, если мы проведем в этой деревне еще несколько дней. Возможно, мне тоже будет чем заняться... – загадочно завершил Жан-Мари.

– Догоны действительно отличные разведчики, – подтвердила Амани. – Я видела, как они приставляют к уху трубку из полого ствола какого-то кустарника и с ее помощью могут слышать человеческую речь за сотню метров.

– Но если они нас слушают, обсуждать планы в этой хижине немыслимо! – проснулся Оливье. – Нам нужно придумать какой-то шифр, что ли?

– Поддерживаю, – согласился Брезе. Я рассмеялся:

– Не нужен нам никакой шифр, господа. Давайте говорить по-русски. Мы с Амани обладаем хорошими навыками в этом отношении. Да и вы, Оливье, насколько я понимаю, понимаете его. Придется, видимо, и профессору Брезе выучить пару слов, чтобы не отставать от всего прогрессивного человечества. В конце концов, русский не такой уж плохой язык.

– Да, я когда-то учил русский, – сказал Оливье. – В юности. Помните, я говорил вам, что мой дед во время Второй мировой войны служил в России, летал на ваших боевых самолетах. Высота восемьсот! – неожиданно крикнул он по-русски, так что я чуть не свалился с табуретки.

– Прекрасно, месье, – рассмеялся я и по-русски добавил: – Россия вас не забудет.

– Я русский учить не буду, что за глупость, – неожиданно взбрыкнул Брезе. – Язык для ненормальных. Склонения существительных, виды глагола, масса идиотских фарингальных звуков... Да еще и средний род! Есть мужчина и женщина... Не существует на свете никакого среднего рода!

– Очень даже существует! – завелся я, обидевшись за великий и могучий. – Вот вас, к примеру, как зовут, Жан или Мари? Не мужик, не баба, это и есть средний род!

Жан-Мари даже вскочил от ярости на ноги.

– Ладно, ладно, – поспешил разнять нас Оливье. – Обучением Брезе я займусь сам.

На том мы и порешили. Амани будет повсюду передвигаться только в сопровождении по крайней мере одного из нас. Я попытаюсь наладить более плотный контакт со своим приятелем-вождем, а Брезе придется экстренно заняться русской филологией, так как из всего великого и могучего он знал только первые шесть строчек стихотворения «Есть сила благодатная в созвучьи слов живых», выученные еще в университетские годы. Для его обучения я подарил профессору свой французско-русский словарь.