Там горячо и влажно, значит, она врала, пыталась доказать, что она меня не хочет, а сама течет на мой член. Вот что за характер?

– Значит, имитируешь? – толкаюсь в нее и нахожу рукой плотный комочек клитора, начинаю водить по нему кругами.

– Халид, пусти, – хнычет Губастая, разводя ножки шире и подмахивая мне.

Кусаю ее в плечо, врываюсь до предела туда, где меня ждут, еще и еще. Несколько размашистых толчков, от которых мы оба дрожим и стонем.

– Никогда, – хриплю и словно клеймо на ней ставлю. Моя она, никуда не пущу, никому не отдам, вытрахаю из нее всю дурь, что она мне сегодня скормила. Имитирует, значит? Я ей покажу имитацию…

Ника

Лежу и думаю о том, куда катится моя жизнь. Будь Халид моим парнем, я бы вела себя совсем иначе. Не пыталась бы скрыть свою боль за язвительными словами, не провоцировала бы его, а сказала бы как есть. А именно то, что я ревную. Сегодня, когда услышала слова тех теток, я почти убедила себя в том, что это просто слухи. Что сплетницы чешут языками и только. Зачем бы Мирзоеву жениться так рано? Да и стал бы он тогда возиться со мной?

Но все мои внутренние уговоры рухнули, стоило только Халиду пригласить девушку, о которой шла речь, на танец. Они кружили по залу как лебеди, и, хотя в лезгинке запрещены прикосновения, я горела от ревности так, словно они сливались в страстном танго. Как последняя слабачка я скрылась в туалете и расплакалась, снова и снова прокручивая в голове услышанное и видя перед глазами этот проклятый танец.

И вместо того, чтобы предъявить ему всё это, вела себя как стерва, пытаясь скрыть свою боль и разочарование, чем спровоцировала крышесносный секс, который почти заставил меня забыть этот ужасный день, разбивший все мои надежды.

* * *

– Завтра мама с Сашкой приезжают, – говорю я утром за завтраком, который Халид лично для нас приготовил. – Я не смогу оставаться на ночь.

– Не собираешься говорить ей обо мне? – приподнимает он вопросительно бровь, выжидающе смотря на меня.

«А ты собираешься сказать мне о своей будущей женитьбе?» – хочется крикнуть мне.

– Зачем? Мы ведь ненадолго вместе, – говорю я, ожидая реакции, которой не следует. Халид просто пьет свой кофе и жует бутерброд. – Отвезешь меня домой? Хочу прибраться к их приезду и приготовить что-нибудь с утра.

– Давай вызову клининг, – безразлично предлагает он.

– Представляю себе эту картину, – усмехаюсь я. – Не стоит, я прекрасно справлюсь сама.

– Напрашиваться в гости, полагаю, тоже бесполезно? – встает он из-за стола и моет за собой кружку, пока я в красках представляю его в нашей маленькой комнатушке. Представляю себе шок мажора от условий моего жилья.

– Тебе лучше этого не видеть, – отшучиваюсь я.

К счастью, Халид не настаивает. Молча отвозит меня домой и уезжает, даже не поцеловав, что немного разочаровывает и вселяет в меня сомнения. Но я напрочь отметаю все мысли о нем и принимаюсь за уборку. Пытаюсь не впускать в голову мысли о будущем и предательстве, даже вычищаю общую кухню, драя до кровавых мозолей. Потом ближе к вечеру иду в магазин и закупаюсь нужными мне продуктами, с удивлением понимая, что делаю это впервые за то время, что мама с Сашкой в отъезде. Ведь всё это время жила и ела исключительно с Халидом. Так и привыкнуть недолго.

– Но этого больше не будет, – говорю я себе, поднимаясь с тяжелыми пакетами на свой этаж. – Нужно принять то, что Халида в моей жизни не будет…

* * *

– Господи, Сашка! – плачу я, обнимая брата, который сам, на своих ногах, сходит с поезда! Глазам своим поверить не могу! Кажется, что это прекрасный сон.

– Ой, задушишь! – притворно возмущается он, но крепко обнимает меня в ответ. Я просто не верю своему счастью. В то, что моя с мамой мечта наконец осуществилась!

– А мать обнимать не будешь? – шутит мама, и я тут же прижимаюсь к ее груди, наслаждаясь родным теплом. Хочется разрыдаться от облегчения, но я держусь. – Как ты тут без нас, доченька, не скучала? – участливо смотрит на меня мама, вытирая слезы со своих и моих щек, ведь мы плачем не переставая, не в силах поверить в то, что всё так переменилось. Но она не знает, кто помог нам деньгами и на что мне пришлось пойти ради этого, и никогда не узнает! Я об этом позабочусь.

– Мам, всё отлично! – искренне восклицаю я, смотрю на Сашку и качаю головой, не могу поверить, что он может ходить, просто не могу еще привыкнуть. – Да что я? – отвечаю наконец на ее вопрос. – У меня-то всё как всегда, зато вы! Вы…

Даже слов подобрать от волнения не могу, но мама понимает всё сама.

– А давайте устроим праздник, – предлагает она, – купим сладостей, мороженого, – смотрит с надеждой на Сашку, а он переводит взгляд на меня.

– Давайте! И можем пригласить твоего друга, ведь он угощал нас мороженым. Мам, не представляешь, какое оно вкусное было! Я такого никогда не ел, – бесхитростно делится своей радостью брат, я тушуюсь, а мама хмурится.

– Что за друг? – пытливо глядит мне в глаза.

– Да так, – отмахиваюсь, – просто знакомый из университета.

– Если у тебя есть парень и ты хочешь его позвать, – мама продолжает, будто не слушая то, что я сказала, – то зови. Никуш, я понимаю, что ты уже взрослая и у тебя есть свои интересы. Ты для нас слишком много делаешь, да и еще учеба, уроки, подработка, тебе нужно развлекаться, посвящать время себе. Молодость одна.

– Мам, я ужасно соскучилась, у меня было достаточно времени для учебы и развлечений, а теперь я хочу провести его с вами, – твердо говорю я, и это правда. Сегодняшний вечер я хочу посвятить семье, узнать все подробности лечения и реабилитации брата. А еще прогнозы. Мне нужно удостовериться, что его болезнь не будет прогрессировать. Сашка должен быть здоровым и счастливым! Остальное несущественно…

Халид

Я дал ей время встретить мать и брата с поезда, провести с ними вечер, не трогал потом целых два дня, надеясь, что этого достаточно. Мы обменивались короткими сообщениями, которых мне было мало. В выходные Нику не надо было никуда возить, и поэтому мы не встречались. Господи, казалось бы, жалкие два дня, а я без нее подыхать начал. Уже привык, что она рядом, и, хоть бесила меня жутко в последнее время, без нее тошно было…

– Рат, давай в боулинг завалимся? – звоню Ратмиру, еле дождавшись, пока он ответит, двадцать гудков насчитал, даже уже сбросить хотел.

– Не могу, прости, брат, дела семейные, – кряхтит он, будто только что проснулся. Бросаю взгляд на часы, два часа дня, он что, всю ночь не спал?

– Знаю я твои дела, – закатываю глаза, – ладно, я понял, что ты для нормальной жизни потерян, семьянин! – ржу в трубку, а самому не смешно.

Я будто… Завидую. Зависть берет, что он может назвать любимую девушку своей и не стесняться этого. Мадина стала его женой, они могут быть вместе двадцать четыре на семь, и ни от кого это не нужно скрывать.