– Да, сэр.

– Тогда желаю вам удачи.

За время этого диалога мисс Эндрюс немного приуныла. Собираясь на встречу, Рут планировала, что звездой вечера должна быть именно она. Но молодой официант, которому гормоны, казалось бы, не позволяли сводить с неё глаз, вдруг постарался понравиться именно её спутнику, напрочь игнорируя все попытки девушки обратить на себя внимание.

– Не знала, что вы так популярны, профессор, – с лёгкой обидой сказала Эндрюс, когда блюда были выбраны и они наконец-то остались вдвоём.

– Я и сам не знал, Рут. Скорее всего, мальчик пытается обеспечить мою протекцию при поступлении. Не знает, бедняга, что у меня пока даже кафедры нет.

– Зато у вас есть роскошная девушка, Андрей, – Рут очаровательно улыбнулась и по-кошачьи изогнула спину, выпятив вперёд роскошную грудь.

Семёнов некоторое время помолчал, глядя ей в глаза, затем тяжело положил ладони на стол, и твёрдо сказал:

– Доктор Эндрюс, скажите честно, какова ваша цель?

Девушка некоторое время улыбалась, затем как-то незаметно посерьёзнела и ответила:

– Я же сказала – сбежать отсюда. Да и вы мне симпатичны.

– Геннадий тоже был вам симпатичен?

– На что вы намекаете? По-вашему, это я его подставила?

– Я этого не говорил. Просто пытаюсь разобраться. Согласитесь, произошло неординарное событие. Мой сотрудник обвиняется в преступлениях, которых не мог совершить. Трудно не обращать на подобное внимания.

– Андрей, – Рут положила профессору руку на ладонь и слегка сжала. – Послезавтра вы увидитесь, и Геннадий вам всё объяснит.

– Верно, ещё и это. Сказать по правде, мисс Эндрюс, тот стиль общения, который вы ведёте, явно намекает на продолжение вечера.

– Не буду скрывать, совершенно верно.

– И как я буду после этой ночи смотреть в глаза Геннадию?

– Всё нормально, – Рут снова беспечно махнула рукой в своей манере. – Это ничего не значит, кроме того, я ему сама всё уже объяснила.

– Вы были абсолютно правы. Если для вас совместно проведённая ночь ничего не значит, то в обществе, подобном здешнему, вам определённо не место. Я вас понимаю.

– Так вы возьмёте меня с собой?

– Вес багажа не более двадцати килограммов. И ещё. Вам совершенно не обязательно пытаться меня соблазнить. Я уже дал согласие.

– Но… Я… Вы мне действительно понравились. Андрей, в здешних местах сложно встретить такого интеллигентного, образованного человека. А умных девушек привлекает вовсе не грубая сила. Нам нравятся разумные, культурные мужчины.

Девушка улыбалась как кинозвезда, грудь ходила от возбуждения, глаза блестели. Она долго и пристально смотрела на Семёнова, затем как-то сразу потухла, и тусклым голосом продолжила:

– Но, если вы не хотите, я, конечно же, не буду настаивать на продолжении вечера.

***

Утром Семёнов проснулся первым. Оделся, сварил кофе на двоих, и с подносом в руках вернулся в спальню. Рут Эндрюс разметалась по постели, бессознательно стараясь во сне занять всю площадь кровати. Он постоял, глядя на сладко сопящую девушку, поставил поднос на прикроватную тумбу, затем погладил её по волосам и потрепал её по плечу.

– Рут, подъём. Если мы хотим успеть в Зион сегодня, то вылететь надо самое позднее через два часа.

Глава 10

Новая Земля. Автономная территория Невада и Аризона. Нью-Рино. 26 год, 4 месяц 21 число. 08:05

Юраба не спал почти всю ночь. Виданное ли дело, участвовать в таком эпохальном событии, как слияние двух, прежде враждующих, кланов. Было немного обидно не попасть в самое ключевое место – на ферму «Зелёный крокодил», где произошла ликвидация Тони Синего Танка. Но и видеть выражение лица его главного советника, это тоже дорогого стоило.

Уснул японец только под утро, и, проснувшись, возблагодарил местные сутки за лишние шесть часов. Всё-таки удалось выспаться. Сегодня, если ничто не помешает, он вернётся в Порто-Франко, чтобы, немедля ни минуты, выехать снова сюда. Юраба поймал себя на мысли, что, во-первых, очень хочет работать на семью Лопеса, а во-вторых, ему всё больше нравится Нью-Рино. Хоть здесь и опаснее, но зато он встретил очень верных, честных и влиятельных друзей.

Японец бодро встал, впервые с момента перехода на новую Землю, сделал зарядку, аккуратно привёл себя в порядок, и тут в дверь постучали.

– Да! – ответил Юраба, но дверь уже открылась. На пороге стоял тот самый пилот, что должен его везти – Уильям Траутмен третий. Он счастливо улыбался.

– Доброе утро, Уильям-сан, – вежливо поздоровался Ринеру, сделав полагающийся неглубокий поклон.

– Почему ты мне кланяешься? Я же не твой сеньор, – пренебрегая приветствием задал встречный вопрос ранний гость.

– Согласно традициям нашей культуры, поклон – проявление вежливости. Иногда и сёгун поклонится простому крестьянину, если тот достоин уважения.

– Я так понимаю, Юраба, ты тоже из знатного рода?

– Были в стране Ямато роды и познатнее моего. Но для соблюдения приличий необязательно быть самураем.

– Я столько новых слов узнал. Ты очень образованный человек. Но это… Я пришёл по делу.

– Слушаю тебя, Уильям-сан.

– Мы, вроде как, собирались сегодня лететь?

Юраба степенно кивнул. Разговор о культуре его родины настроил японца на благодушный философский лад.

– А как насчёт отправиться завтра? Моя девушка предлагает мне сегодня познакомиться с её семьёй.

– Знакомство с родственниками невесты – очень важный этап в построении семьи.

– Блин, Юраба! И ты туда же. Что вы все меня так спешно жените? Я, может, ещё полетать хочу. А вы со всех сторон навалились…

– Как? – удивился Ринеру. – А для чего тогда вы с Эсмеральдой начали отношения?

– Да правильно всё, правильно! Женимся. Но можно, не сейчас? Эсси – замечательная девушка. И перспективы от этого брака тоже ошеломляющие. Но, Юраба! Малыши, пелёнки, подгузники… Крики по ночам, соски всякие. Вот скажи мне, как холостой мужчина, ты бы этого хотел?

– Конечно! Когда я встречу девушку, на которой решу жениться, я не буду бояться трудностей, связанных с детьми.

Как вишнёвое дерево радуется ягодам,

Видя в них продолженье самого себя,

Так счастлива и мать, глядя в глаза ребёнка.

Хокку в переводе потеряло большую часть красоты, но Юраба надеялся, что его собеседник всё-таки почувствует всю глубину мысли.

– Что это? Это ваши стихи?

– Да. Японская поэзия прежде всего учит видеть прекрасное в простом.

– Скажите, Ринеру, – и, помолчав, осторожно добавил, – сан.