Японец поощрительно кивнул, и Уильям довольный получившимся результатом смело продолжил:

– Ринеру-сан, какие у вас планы на сегодня?

– Ещё пять минут назад я собирался сегодня лететь в Порто-Франко, – улыбаясь ответил Юраба.

– Ах, да! Верно. Я и забыл. Так получается, вы свободны?

– Получается, да.

– Хотите сходить со мной?

– Это предложение очень неожиданно. Вы уверены, что на церемонию знакомства с родителями стоит идти с сопровождающим?

– Ты не понял, Юраба, – резко сменил стиль общения Траутмен. – Я тут подумал… ты такой умный. И серьёзный. Поэтому, если мы пойдём вместе, может, мама Эсси и меня воспримет лучше.

– Я понял вашу задумку, Уильям. И, обдумав, нахожу её интересной. Мне никогда прежде не доводилось бывать на подобных церемониях в европейских семьях, так что, – японец вдруг задорно подмигнул и широко, совершенно не по-японски улыбнулся. – Сочту за честь.

– То есть, договорились?

– Не спеши, Уильям. Лучше подскажи, что одевать, что с собой брать?

– Ой, точно! Надо же подарки купить. Маме, там, папе. Ну, папе понятно – стоит подарить хорошее вино, испанцы его любят, а вот что дарить маме?

– Попробую помочь. У себя на родине я подарил бы красивую безделушку и обязательно написал стихи.

– Юраба, ты гений! Красивый маленький холст, на нём японский стих этими вашими иероглифами. Клянусь крыльями моего «Меридиана», тёща эту штуку на стену повесит и будет гостям показывать. А какой стих?

– У вас так ценят японскую поэзию? – удивлённо спросил Юраба.

– Не столько саму поэзию, сколько необычность исполнения. Слушай, а давай вот это, про вишню? Ну, то, что ты мне вначале рассказывал.

– Согласен, строки неплохие. Но, приходя в дом, нужно проявить уважение к хозяевам.

– Но ты же сможешь? Напишешь? А я пока холст найду, я знаю, где он может быть.

– Хорошо, я постара… – но говорить было уже не с кем. Уильям Траутмен третий умчался.

Юраба корпел над стихами больше двух часов. Оказалось, что писать на заказ, по необходимости, гораздо труднее, чем по вдохновению. Однако, как известно, кто очищает пруд от водорослей, у того и рыба водится.

В итоге Юраба Ринеру вывел строки, под которыми не постеснялся бы подписаться и на родине.

Он радует глаз множества гостей

И дарит защиту большой семье

У доброго хозяина и дом прекрасен

Некоторое время японец с довольным видом рассматривал получившиеся строки, но затем погрустнел. Уильям, конечно же забудет купить кисточку и тушь. Да и где их можно взять в Нью-Рино? Надо было срочно выходить из создавшегося положения.

Идея родилась внезапно, и была она так органична и проста, что Юраба даже удивился, почему не подумал об этом сразу. Он вышел из номера и твёрдым шагом направился к коридорному.

– Добрый день. Могу я взять на время утюг?

Чернокожий молодой человек с удивлением смотрел на странного постояльца, затем широко улыбнулся, показав ряд ослепительно белых зубов и предложил:

– Пожалуйста, принесите вашу одежду, горничная тут же погладит всё, что надо. Или можете вызвать обслуживание в номере. Тогда она придёт с утюгом прямо к вам.

– Простите, я не объяснил, – вежливо, но твёрдо продолжил японец. – У меня на родине есть старая традиция. И чтобы её исполнить, мне нужен утюг. Всего на несколько минут. Обещаю, что верну инструмент в целости и сохранности.

– Надо же, никогда не слышал о старинных традициях с электроинструментом.

– Вы правы. Следовало бы пользоваться раскалённым в костре камнем, но я решил, что жечь огонь в номере будет не совсем правильно… – Юраба с трудом сдерживал хитрую улыбку.

– Да, конечно. Утюг гораздо удобнее. Сейчас принесу.

Через минуту японец довольной походкой возвращался в номер, размахивая тяжёлым утюгом. На губах его светилась довольная улыбка.

Он залез в недра чемодана и вынул отличные итальянские туфли, привезённые со старой Земли и ни разу ещё не надетые. Самое ценное в этой ситуации лежало внутри них. Два больших смятых листа рисовой бумаги, которая так хорошо впитывает влагу. Ринеру решил, что сделает подарок в самом что ни на есть японском традиционном стиле.

Он заварил крепкий чай из собственных запасов, затем разгладил утюгом лист почти прозрачной бумаги, и аккуратно, своей бритвой, нарезал немного меховых волосков с боковин дивана. А после тщательно их отсортировал, отобрав примерно равные по длине и толщине.

Почти полчаса ушло только на заточку карандаша. Точнее, на доведение его до нужной формы и толщины. Японец ловко примотал к получившейся палочке одинаковые волоски и долго и тщательно подстригал свою самодельную кисточку маникюрными ножницами, доводя её до требуемого размера и остроты.

Наконец, он с удовлетворением оглядел импровизированный инструмент. Таким уже можно писать.

С хитрой улыбкой Юраба безжалостно скомкал только что поглаженный лист, тщательно вымочил его в чашке с чаем, и снова прогладил утюгом. Бумага приобрела желто-коричневый, неровный цвет, оставшись кое-где почти белой. Ринеру удовлетворённо кивнул.

В маленьком чайнике ещё оставалась крепкая заварка. Юраба макнул в него свою самодельную кисть и для пробы провёл по бумаге тонкую линию. Сначала появилась лишь мокрая полоса, но с помощью утюга японцу удалось превратить её в ярко-коричневую черту.

Отлично. Передвинув стол поближе к окну, Ринеру удобно присел, подогнув под себя одну ногу, поставил перед собой вместо чернильницы чайник, и, стараясь не допускать ошибок и неровностей, тщательно и не спеша, вывел каллиграфическим почерком стихотворные строки. В письме японец использовал только классические витиеватые иероглифы кюдзитай. Получилось красиво.

Он подождал, пока жидкость немного впитается, затем поставил на лист утюг, стараясь не размазать свежие символы. В итоге тонкая рисовая бумага оказалась в три вертикальные строки покрыта замысловатыми, мастерски выписанными коричневыми иероглифами.

Из второго листа, вспомнив школьные уроки оригами, он ловко свернул маленький плоский домик с двумя одинаковыми башенками по краям. Затем основательно вымочил получившуюся безделушку в чае и просушил утюгом, безжалостно придавливая к поверхности стола, чтобы добиться плоской формы.

Мысленно похвалив себя, Юраба тщательно осмотрел рабочую поверхность утюга. Чисто. Инструмент можно было возвращать.

Осталась мелочь. Ринеру долго колебался, но затем, кровожадно щёлкая маникюрными ножницами, вытянул из внутренней части собственного галстука десяток красных шёлковых нитей, сплёл из них тонкий шнур, и подвесил на него коричневый домик примерно так, как раньше цепляли на документы сургучную печать.