Меня без конца терзали сомнения. Почему я не послушалась Кандакию и не вернулась на Крит? Сейчас могла бы сидеть на критском пляже под защитой трех охранников, знакомых мне с детства, снова трапезничать в главном зале. Вокруг кружили бы юные аристократы, просившие моей руки в былые дни. Они спрашивали бы: «Они там совсем примитивные, в Афинах?» И я бы отвечала: «Вы даже вообразить не можете, до какой степени!»

На этом мое воображение обычно стопорилось. Ведь если я вновь окружена друзьями – юношами и девушками Кносса – и привычной обстановкой, в которой родилась и выросла, тогда и Минос тоже должен быть жив и жаждать наших встреч и рассказов о том, какова жизнь за пределами лабиринта. Я знала, что боги покарают Тесея, но думала, что я тут лишь для засвидетельствования оного. Я не сознавала, что моя собственная плоть станет полем битвы, на котором месть и свершится.

Теперь мы ждем, когда созовут мужей Афин для судебного заседания. Готовим с Трифоном мою историю. Трифон отказался представлять мою сторону, сославшись на пожилой возраст и недостаточное красноречие. Честь защищать меня досталась молодому мужчине по имени Критон. Мы встречались с ним, и он понравился мне меньше Трифона, но я верила, что Трифон желает мне добра, а значит, Критон сделает на суде все возможное. Просто он показался мне чересчур амбициозным, а я не хочу, чтобы мое дело использовали в политических целях. Я поделилась этими мыслями с Трифоном, чем вызвала у него добрую улыбку.

– Но, госпожа, главное ведь – ваша победа. Разве важно, что благодаря ей приобретут другие?

– Полагаю, что нет, – признала я. – Но цели Критона по сравнению с моей слишком низменны.

– Вы слишком чисты и благородны, принцесса, – мягко пожурил Трифон. – Он расстарается вовсю, понимая, что ваш успех ему выгоден. Чего еще желать? Лучше такой, как он, нежели простой благодетель, ничего не выигрывающий от вашей победы.

– Например, вы? – лукаво заметила я, и он рассмеялся.

– Например, я. Потому я и не могу представлять вас в суде. Мне не хватит духу бороться. Критону хватит.

Тогда я признала поражение. Сейчас же, с холодным разумом (и холодными ногами), я думала о том, что мне следовало яснее выразить свое беспокойство. Если Критона заботит только собственное политическое продвижение, то при должной мотивации он не задумываясь примет другую сторону.

Стоило ли ввязываться во все это с Трифоном? За прошедшие недели я стала слишком зависима от него, делюсь с ним всеми своими мыслями. Кандакия же, наоборот, ненавидит его и никогда не остается в покоях при нем.

– Прошу простить ее поведение, – однажды извинилась я перед Трифоном. Он тогда пришел неожиданно. Кандакия вскочила и, пробормотав что-то об ужине, умчалась на кухню. – Она очень груба, я знаю, но другой служанки у меня тут нет.

– Не переживайте, принцесса, – отозвался он. – Я понимаю, почему она так себя ведет. Кандакия полагала, что обеспечила себе безопасный путь домой. Она не ожидала от вас подобной смелости. Эта женщина стара и тоскует по дому. И винит меня в том, что сейчас она тут, а не там. По крайней мере, она груба со мной, а не с вами.

Мне показалось криводушным то, что Трифон назвал Кандакию старой, когда сам годится ей в отцы, но я промолчала. В конце концов, она только что непочтительно выскочила за дверь, выказав свою неприязнь, – на Крите такое поведение немыслимо для служанки. Мама приказала бы ее высечь. А я даже не знаю, к кому обращаться за подобным наказанием.

За спиной, привлекая мое внимание, покашлял охранник. Вздохнув, я нехотя вытащила ноги из воды и вытерла их принесенной тряпицей. Тесей согласился на мои дневные прогулки, и я выходила на пляж, когда солнце восходило над самым высоким деревом, и уходила, когда оно опускалось до его нижних ветвей. При желании я могла гулять и подольше, но тогда я уже была бы на пляже не одна, а мужчины вели себя в моем присутствии столь невообразимо непристойно, что проще уйти. Трифон пытался вразумить Тесея, убеждал его ограничить передвижения Ипполита, ведь это он обвинялся в преступлении, а не я. Но, когда дело касалось его возлюбленного сына, Тесея было не пронять. В моих покоях жарко и душно, но я стараюсь не покидать их, не считая драгоценных часов, которые могу в одиночестве провести на пляже.

Я надела сандалии и завязала на щиколотках ремешки. Затем пошла по пляжу ко дворцу.

Ночной хор

Какой еще суд? Кем себя возомнила принцесса, подняв весь этот шум?

Она лишь взбесила их, и теперь они отыгрываются на нас. Ипполит превратился в чудовище. Он носится с дружками по дворцу, доказывая каждому встречному свою невиновность, а потом они возвращаются в комнаты, видят нас и насильничают снова и снова.

Я жалела ее, но из-за нее наша жизнь стала совсем невыносимой.

Она что, не могла смолчать?

А вы ей верите? Я слышала, она с самого начала положила на него глаз.

Мы все видели, как она таскалась за ним по дворцу.

Она носит его ребенка. Может, она выдумала все, чтобы убедить Тесея, что в его отсутствие была ему верна.

Принцессы тут устраивают суды, а кому-то все еще приходится застилать этим животным постели и ложиться в них.

Медея

С возвращения Тесея я гуляю по дворцу каждую ночь. Разговоры вокруг только о суде. Кто лжет: Ипполит или Федра? Федра – критская шлюха, извращенная, как и ее мать? Или Ипполит – жестокий насильник, как и его отец? Все ведь знали – а если не знали, то их сейчас просветили, – что Ипполит – сын царицы амазонок, которую Тесей взял силой. У каждого свое мнение. В ночь перед судом Агнета ждала, когда я вернусь в свои комнаты.

– Вы только и делаете, что подслушиваете под дверями, – обвинила она меня.

– А ты только и делаешь, что дерзишь, – парировала я. – Разве так ты должна говорить со своей госпожой?

Ее тощие плечики поднялись и опустились, точно маленькие костлявые зверьки.

– Так прогоните меня.

– Тебя следует побить, – обронила я, но вместо этого уселась за стол. Надругательство над принцессой надломило Агнету. Ничего не стоит полностью ее сломить. – Ну подслушиваю я. Что с того? Ты хоть представляешь, что творится во дворце?

Она присоединилась ко мне за столом и подвинула подготовленный для меня кубок с вином.

– Я знаю, что творится во дворце. Но не понимаю, какое отношение это имеет к нам.

– Я сама пока не разобралась в этом до конца, – признала я. – Но собираю сведения, которые нам помогут.

Агнета фыркнула.

– Нам поможет отъезд. Госпожа, вашу голову подадут на блюде, если узнают, что вы еще здесь.

– Кому? Тесею? Он сейчас отвлечен непокорством жены. – Я пригубила вино. – Недурственное, благодарю.

– Надеюсь, оно поможет вам уснуть. Жена Тесея – ваша кузина. И ей покровительствуют боги. Вам – нет. На вашем примере он преподаст урок другим. Он прикажет публично вас высечь. Тесей всегда ненавидел вас, и сейчас вы даете ему повод выместить на вас свою ярость. Госпожа, нам нужно уезжать.

Такая юная и отчаянная. Мне стало жаль ее. Но жалость, вызванная привязанностью, не любовь. И я понимала разницу.

– Агнета, дорогая моя, – мягко начала я, – если ты так боишься, я могу устроить твой отъезд. Ты вольна отправиться…

Она отвернулась от меня, что и к лучшему. Я понятия не имела, куда ей плыть. Не знала, как вернуть ее семье.

– Перечисленные тобой наказания… Агнета, неужели ты думаешь, что мне не все равно? – сказала я другое.

– Мне не все равно, – отозвалась она, продолжая сидеть отвернувшись.

– И я благодарна тебе за это. Но с тех пор как мои дети… как мои дети… – слова не давались мне, и я их пропустила: – Мне все равно, что будет со мной. Жизнь для меня – сущая мука. Только смерть имеет значение, что будет до нее – нет. Нынешняя дворцовая интрижка лишь слегка отвлекает меня от этих мыслей.