новости, нужды армии, и то, как и когда принять навязанное генеральное сражение.

К полуночи, когда все разошлись, молодой герцог налил себе вина. Он уже не был похож на юнца. Повзрослел как-то удивительно быстро, раздался в плечах, хотя еще оставался подростком, особенно на фоне тех, кто его окружал. Но слушались этого «юношу» беспрекословно. Новый герцог доказал, в том числе и своими победами над врагом, что его никто не сбросит со счетов. Никакие своевольные, всегда в душе мятежные дворяне, тут же теряющие верность, стоит лишь им почувствовать слабую руку.

Рука у него оказалась жесткая. Жестче, чем у отца, Кивела да Монтага, и любое предательство, неподчинение, отрицание — карались.

Впрочем, стоило признать, за ним шли не из страха. А потому, что он был победителем. И первым асторэ за тысячу лет. И ему благоволил Вэйрэн, оболганный подлыми Шестерыми.

И прочие, прочие, прочие сказки, до которых так падки люди.

Рукавичка поднялась, подошла к выходу из шатра и негромко сказала гвардейцам:

— На тридцать шагов.

Для них это было привычно. Охрана расширила круг у жилища его светлости, встав так, чтобы не слышать ни слова из того, что обсуждают владетель и та, кого коснулся Вэйрэн, даруя ей силу.

Затем Рукавичка откинула капюшон, явив лицо, которое в последнее время приходилось скрывать. Слишком оно не вязалось с «правым делом» и той, кто шла путем правды и добра.

— Выглядишь все хуже, — сказал Эрего да Монтаг.

Демон тихо рассмеялся:

— Тело простого человека уже давно бы развалилось, не выдержав меня. Только подобные недотаувины могут не разрушаться столь долго. Согласись, было бы странно, если бы Рукавичка меняла внешность каждый месяц. Люди начали бы что-то подозревать.

— Но выглядишь хуже. Сколько тебе осталось?

— Хватит, чтобы закончить дела. Я сдохну, запертый в этом теле, не вернусь на ту сторону, но увижу финал.

— Большое самопожертвование ради других для такого, как твоя братия.

Демон лишь прошипел нечто невнятное, а потом, уже спокойнее, ответил:

— Я твой инструмент. Ты — мой. Каждый из нас получит то, что давно хотел. На этот раз получит, осколок.

Герцог сделал задумчивый глоток вина, поглядывая на собеседницу.

— Как поживает Лентр?

На лице Рукавички появилось выражение глубокого отвращения:

— Его стены причиняют боль даже издали. С удовольствием сравнял бы его с землей и посыпал прахом людишек. Скоро увидишь.

— Мне тоже к нему не подойти.

— Так брось его. Зачем брать город, в который нельзя войти, только посмотреть издали?

— Ты слишком беспечен, — ответил герцог, но затем все же решил объяснить. — Мысли масштабно. У них под стенами под сто тысяч.

— Сто тысяч мяса.

— Людей. Две армии, если треттинский герцог придет со всей своей силой. У нас в два раза больше, но они — опасны. Мы не можем просто забыть о них, повернув на Треттини или отправившись на запад. Это будет слабостью. Нашим силам требуется постоянное движение, иначе развал начнется изнутри. Прежде, чем все будет сделано. Уцелеет Лентр — и мы останемся ни с чем или же с угрозой за спиной. Ириастцы упорны, они обязательно нанесут удар.

— Отправь шауттов. Мне приятно, что ты обрекаешь тысячи на смерть. Чтобы они убивали друг друга мне на потеху. Поверь, я оценил. Но ты решаешь простую задачу сложным путем. Убей командиров. Убей герцогов. Напугай армию.

— Как ты пытался сделать в Рионе? Напомни мне, где твои собратья? Кто их убил? — с издевкой спросил герцог.

— В Фихшейзе вышло.

— Да. И многие, узнав о демонах, покинули армию. Перешли на другую сторону. Больше я не позволю такое повторить. Впереди еще слишком много герцогств, они обратят это против нас, против Вэйрэна. Герцог должен побеждать силой клинков, доблестью воинов, а не руками чудовищ. Только тогда за мной пойдут другие, и строптивые преклонят колени. Не перед тем, кто заключил союз с той стороны, а перед великим воином. Шаутты — это мой последний шанс. Я еще раз повторяю, что запрещаю тебе звать их на битву. Они никак не должны быть связаны со мной.

— Люди знают, что шаутты боятся силы Вэйрэна, потому служат тебе. Шила в мешке не утаишь.

— Но людей все равно пугает твоя братия. Они могут верить, но страх сильнее веры. Он подтачивает их, мешает сражаться. Не хочу проиграть из-за глупости, когда и так достаточно сил, чтобы победить. Без вашего участия. Никаких шауттов.

Рукавичка не сочла нужным подтвердить, но герцог знал, что его услышали.

— Ты не жаловался, когда сожгли флот треттинцев. Когда собираешься дать бой?

— Когда вся армия соберется на этом берегу, и мы будем готовы пройти Броды. Неделя, полагаю.

— Они укрепятся вокруг Лентра.

— Пусть.

— Подтянут силы.

— Ты ли это? Какое тебе дело, сколько погибнет, пока я не вырву победу? — слова Эрего прозвучали с издевкой и ответ ему был не нужен. — Мы перемелем союз Ириасты и Треттини. Теперь они лишены поддержки Алагории и Карифа. Что с таувином? Вы нашли ее?

— Нет.

— Она опасна.

— Для тебя?

— Для тебя.

Помолчали.

— Волшебник? — спросил герцог.

— В Рионе. Мы не смогли до него добраться.

— Он опасен.

— Для меня?

— Для меня, — ответил герцог. — С ними всеми должно было быть покончено тысячу лет назад. Этот остался жив.

— У него нет волшебства.

— Он опасен, — повторил герцог.

— Не сейчас. Город занимает все его внимание. Возможно, он уже мертв.

— Если нет, убей его.

— Нет, — Рукавичка покачала головой с видимым сожалением. — Не рискну. В прошлый раз он меня едва не прикончил. Убей сам, если сможешь. Уничтожение памяти прошлого твоя задача. Не моя.

— И я ее выполню, — с угрозой пообещал герцог. — В свое время. Хорошо. Продолжайте искать таувина. Этим выжженным я займусь сам. Что с мальчишкой? Ты разобрался с ним?

— Нет.

Эрего да Монтаг в раздражении швырнул кубок, который попал в стену шатра, над головой Рукавички, облив ее недопитым вином. Алые ароматные капли текли по ее щеке, капали на юбку. Демон даже не вздрогнул и лицо не вытер. Эта вспышка гнева оставила его равнодушным.

— Мы опоздали с колокольчиком. Он уже таувин, и, конечно же, отказался мне его отдавать, — безжалостно произнесла Рукавичка. — А ты знаешь, что ни один шаутт не может взять артефакт, выкованный Мерк, если его не передаст рыцарь света или асторэ.

— Таувин? — Эрего был удивлен настолько сильно, что забыл о раздражении. — Так почему он еще жив?

— Потому что силен. Хоть и неопытен, иначе бы не стал со мной говорить, а сразу напал. Пока еще он слишком беспокоится о других. Хочет избежать жертв среди знакомых.