– Эфир – это такая же среда, как воздух, для распространения звука.

– Ты, оказывается, помнишь, – удивленно отозвалась она.

– Иногда я случайно запоминаю что-нибудь научное, – вздохнул он. – Но какой в этом смысл?

– Смысл в том, – ответила Грэйс, – чтобы доказать существование эфира. Эфир присутствует повсюду, он проходит сквозь предметы. Он состоит из мельчайших частиц: только представь, что по сравнению с ними крупинки сахарной пудры – это настоящие булыжники. Но Земля вращается в эфире, заставляя его двигаться, таким образом, возникает явление, которое называют эфирным ветром или эфирным сопротивлением. Это очень полезно, потому что мы можем его измерить. Если будет подтверждено, что эфир может перемещаться, то это докажет его существование.

– Каким образом, если мне будет позволено задать тебе этот вопрос?

– С помощью света. Это единственная субстанция, полностью зависящая не от воздуха, а от эфира. Как видишь, у моего прибора четыре стрелки с зеркалами на концах, они нужны, чтобы отражать свет в обоих направлениях. Свет, движущийся в ту же сторону, что и эфирный ветер, будет перемещаться быстрее, чем свет, распространяющийся горизонтально, поперек. Так же, как лодка плывет по течению быстрее, чем против него. Это зеркало снова соединяет два световых луча в один и направляет его в телескоп, который отбрасывает так называемые светлые интерференционные полосы вот на этот лист бумаги. Накладываясь друг на друга, они выглядят на бумаге как цветные линии. Если свет проходит через эфир, их наложение не будет абсолютным. Если же этого не происходит, линии полностью совпадут.

– Понятно. А почему это так важно знать?

– Для этого есть масса причин, – ответила Грэйс, проигнорировав выражение его лица. – Если мы сможем доказать существование эфира, многие вещи станут понятны. Эфир пронизывает все сущее, включая и безвоздушное пространство, и человеческий мозг, поэтому импульсы наверняка оказывают на него воздействие.

– Импульсы.

– Мышление – это физический процесс, Мацумото, это электрические вспышки и движение химических элементов, тут нет никакой магии. Движущиеся субстанции вызывают перемещение эфира.

– Электричество, – сказал он со скучающим видом.

– Да. В любом случае…

– Ну да.

– В любом случае, – повторила Грэйс, – существование эфира объясняет, как работают медиумы, если они не шарлатаны, почему могут реально существовать привидения, и в целом, как мысли могут оказывать физическое воздействие на людей и предметы, выходя за пределы черепной коробки. Изучая эфир, можно подойти ближе к пониманию того, что происходит с человеческим сознанием после смерти.

– О, – сказал Мацумото, теперь в его голосе появились нотки интереса, – и что ты собираешься сделать сейчас?

– Сейчас я собираюсь выключить свет и включить натриевые лампы, настроить их и провести некоторые наблюдения.

– Мне уже скучно, – пожаловался Мацумото, но помог ей выключить все стоящие на столе лампы, оставив только одну. Она была нужна Грэйс, чтобы отыскать выключатели мощных натриевых ламп интерферометра, после чего ее тоже погасили.

– Я собираюсь проверить, что все стрелки абсолютно одинаковой длины. Посмотри на этот лист бумаги возле телескопа.

– Что я должен увидеть?

Грэйс пошевелила одну из стрелок.

– Ты видишь на бумаге темные полоски?

– Да, – у Мацумото был изумленный вид.

– Это светлые интерференционные полосы, о которых я тебе говорила. Скажешь мне, когда их очертания станут четкими.

– Насколько четкими?

– Как если бы ты начертил их пером.

– Готово, – сказал он через мгновение.

– Отлично, – сказала Грэйс, проверив. – Так, теперь мы будем использовать белый свет, – она вновь зажгла свою лампу, выключив натриевую.

– Что? Черт возьми, какая между ними разница?

– Белый свет разлагается на цвета спектра. Считать линии, таким образом, будет легче, так как цвета будут меняться по мере излучения вовне. Если же ты будешь считать только серые линии, ты быстро запутаешься.

– Ясно, – его голос звучал обеспокоенно.

– Что-то не так?

– Нет. Но все это очень уж нелепо. У меня ощущение, как будто Господь встроил в повседневные вещи какие-то зловещие мины-ловушки.

– Они не зловещие, это всего лишь радуга, – рассмеялась Грэйс. – Так, давай начнем. Мы надеемся на то, что между этими четкими полосами начнут появляться маленькие линии и сделают их более размытыми.

Грэйс поставила натриевую лампу на край крестовины так, чтобы она светила на центральное зеркало. На листе бумаги темные линии, за исключением черной полосы в центре, окрасились в цвета спектра.

– Мне кажется, что они все еще довольно четкие, – сказал Мацумото. Он вздрогнул от щелчка, когда маленькая фотокамера, установленная на телескопе, сфотографировала линии. Грэйс настроила затвор объектива таким образом, чтобы камера делала снимки каждые пять секунд после включения света.

– М-м… – она повернула установленный в купели с ртутью интерферометр. Линии погасли, затем свет снова прошел через телескоп. Линии не изменились. Они оставались такими же и при повороте на триста шестьдесят градусов, и при повороте луча в противоположном направлении. Она надеялась получить едва заметные интерференционные полосы, и фотографии нужны были для более пристального изучения и аккуратности измерений, однако линии и так можно было хорошо рассмотреть невооруженным глазом. У Грэйс противно заныло под ложечкой.

– Я сделала что-то не так, – наконец произнесла она.

– Хватит на сегодня, – Мацумото снял лампу с крестовины, – у меня кружится голова от ртути. Могу ли я предположить, что, вероятно, эфира просто не существует в природе?

– Он существует, известно, что он есть. Согласно всем современным математическим моделям вселенной, он должен существовать.

– Хватит на сегодня, – повторил Мацумото и потащил ее за руку прочь из лаборатории. Когда они поднялись наверх, он погладил ее по плечу.

– Нет, нет, я должна попробовать еще раз, я просто что-то неправильно соединила или…

– Тебе нужно немного пройтись, а потом посмотришь на все свежим взглядом. Всего десять минут. Пошли.

После сумеречного подвального освещения солнечный свет казался слишком ярким. Пробивавшиеся сквозь открытую дверь лучи были идеально прямыми.

Свет имеет вид прямых линий, будучи при этом волнами. Уже не впервые этот парадокс приводил ее в замешательство: почему именно волны? Это был старый вопрос, на который не находилось ответа.

– Я не хочу долго гулять, – сказала она. – Послезавтра я уже не смогу пользоваться лабораторией.

– Почему?