– Нет, это не так. Я хочу повесить картину.

Со второго этажа раздался грохот, что-то затрещало – похоже было, что Катцу вырвался на волю через заднюю стенку комода.

– С Катцу, кажется, все в порядке, – заметил Мори.

– Вы не знаете, куда он запрятал мои вещи?

– К сожалению, нет. Я уже говорил, что его шестеренки работают в произвольном режиме, поэтому я не всегда могу заранее установить траекторию его передвижений. Я посмотрю позже, что произошло, но сейчас я не могу прерваться, иначе у меня все рассыплется. Вы можете позаимствовать один из моих галстуков. В верхнем ящике, – сказал он, указывая на потолок. Его спальня находилась прямо над мастерской.

Таниэль не двинулся с места. Ему представился шанс, которого он так долго ждал, но ему тяжело было решиться этим шансом воспользоваться.

– Идите же, – сказал Мори. – Я не заколдовывал порог у себя в комнате. Боже милостивый, уж этот мне английский принцип неприкосновенности частной жизни!

Комната Мори была ничем не примечательна. В ней не было ни картин, ни безделушек, ни бумажных фонариков, не было даже книг, – только комод и кровать. Он просмотрел содержимое ящиков – ничего, кроме одежды, никаких бумаг. В левом верхнем ящике – воротнички и галстуки. Он проверил подоконник, заглянул под кровать и, ничего не обнаружив, недоуменно покрутил головой и вернулся к галстукам. Зеленый и голубой были погребены под серыми галстуками, было видно, что их доставали отсюда нечасто. Чтобы извлечь их на свет, Таниэль отодвинул в сторону ворох темных галстуков и обнаружил под ними тетрадь. Он замер. На старой потрескавшейся обложке не было никаких надписей, корешок был порван, и тетрадь прошита заново, что позволило вставить в нее дополнительные страницы. Записи были на японском. Несмотря на то, что он не успел еще научиться более или менее свободно читать и понимать по-японски, Таниэль открыл тетрадь.

Это не походило на дневник. Тут был текст, но большая его часть была разбита на пункты, кроме того, здесь содержалось много других вещей: вырезки из газет, снабженные примечаниями карты, хорошо зарисованные пером часовые механизмы и люди. Вглядевшись внимательнее, он стал различать даты, хотя они и были записаны в японской манере, то есть время отсчитывалось от вступления на престол нового императора. Он постарался вспомнить объяснения Фэншоу. В шестьдесят седьмом в Японии была гражданская война, а в шестьдесят восьмом к власти пришел император. Сейчас на дворе восемьдесят четвертый, следовательно, по японскому календарю – шестнадцатый год. Даты записей были очень приблизительно объединены в группы. Сначала шли даты, предшествовавшие правлению Муцухито, хотя Таниэль был не в состоянии прочесть имя предыдущего правителя, и они были довольно беспорядочны, перепрыгивали через месяцы и даже годы в обоих направлениях. Потом замелькали более близкие по времени даты. Пару раз всплыли записи, сделанные в текущем году. Ближе к концу тетради Таниэль увидел записи, относящиеся ко второй половине этого года, к следующему году и к году за ним. Он нахмурился и перепроверил свои вычисления, но ошибки не было. Таниэль перелистал страницы назад. В середине, сразу за записью, датированной двенадцатым апреля 1871-го, стояла сегодняшняя дата – четырнадцатое июня 1884 года. Чернила выцвели от времени и ничем не отличались от предшествующего отрывка. Первым словом в строчке было его собственное имя.

Таниэль растерянно огляделся по сторонам. Надеясь, что в случае чего услышит шаги поднимающегося по лестнице Мори, и заложив пальцем нужную страницу, Таниэль перешел вместе с книгой к себе в спальню, где на кровати лежал раскрытый словарь, полученный им от Фэншоу. Каждый день он выучивал по сорок новых слов. Это было не так трудно, как казалось вначале. Умение видеть звуки способствовало быстрому запоминанию, и он находил разумной пиктографическую систему письма: слово, обозначающее гору, было похоже на гору, а слово «лес» представляло собой три растущих вместе дерева. С понятиями вроде «красивый» было сложнее – слово представляло собой комбинацию из иероглифов «свинья» и «овца», но в таких случаях, как советовал Мори, следовало обращать внимание на контекст. Возможно, в незапамятные времена у монахов в отдаленных районах Древнего Китая было нестандартное представление об овцах, а также, наверное, они могли бы объяснить, почему для обозначения зла использовались три женские фигуры и отчего каждое второе слово включало изображение храма или святилища. Во всяком случае, Таниэль уже умел немного читать, к тому же он собирался перевести лишь крошечный кусочек текста. Грамматика была, несомненно, выше его возможностей, однако иероглифическая система способствовала, пусть и частичному, синтаксическому анализу прочитанного.

Катцу пробил в задней стенке комода дыру и сбежал через нее. Таниэль смел щепки и прикрыл дверь. Пристроив на коленях тетрадь, он начал листать страницы словаря. Порядок расположения иероглифов соответствовал количеству элементов в каждом из них, что, безусловно, было логично, но трудоемко; Таниэлю потребовалось немало времени, чтобы отыскать все из них. К счастью, у Мори был очень четкий почерк, поэтому Таниэль безошибочно нашел все, что требовалось. Через полчаса трудов у него в руках, наконец, оказалось нечто, похожее на перевод.

14 июня, 1884

Таниэль купил ноты. Я не знаю имени композитора, но мне приятна мелодия, слушая ее, я чувствую себя молодым. Голубой торт, на котором глазурью изображена утка. Он говорит, что это лебедь, но я думаю, все же утка. Также красное вино. Мне оно не нравится, но он считает, что мне следует научиться его любить, чтобы быть принятым в цивилизованное общество. Мы оба выпили слишком много, хотя что это за праздник, если все чересчур чинно.

Да: в его спальне, возможно, придется заменить комод.

Таниэль захлопнул тетрадь, отнес ее в спальню Мори и положил на прежнее место в ящике комода. Затем он перечитал свой перевод. Ничего из описанного не произошло, за исключением сломанного комода, и Мори никоим образом не мог об этом знать до сегодняшнего утра. Все остальное было совершенно непонятно. Таниэль не сомневался, что наделал в переводе массу глупых ошибок, тем не менее в тексте не было ничего относящегося к Клану-на-Гэль или бомбе.

Разорвав листок с переводом на мелкие части и засунув их в камин, он спустился вниз, чтобы посоветоваться с Мори по поводу цвета галстука. Он слишком долго отсутствовал и поэтому хотел создать впечатление, что просто никак не мог остановиться на одном из галстуков. Лучше показаться тщеславным, чем вызвать подозрение, что он шпионит для Специального подразделения.

– Голубой, – произнес Мори, как только Таниэль вошел в мастерскую.

– Это зеленый.

Мори спокойно посмотрел в его сторону, проследив, как он убирает голубой галстук.

– Я утащил ваше приглашение, чтобы посмотреть на сегодняшнюю программу. Там говорится, что в середине вечера будет играть пианист по имени Эндимион Гризт; если я дам вам деньги, вам не трудно будет купить для меня ноты?

– Вы уверены, что будет именно Гризт? Это ненормальный тип с розовой лентой на шляпе.