лондонской «Пэл-Мэл газетт», другом, советником Гладстона, причины ее длительного пребывания в Англии были расшифрованы лондонской газетой «Уорлд», в которой ее называли русской разведчицей, писали, что «автор — платный агент русского правительства, занятие которого состоит: в возбуждении интереса к этой стране, одурачивании влиятельных стариков и выведывании у них полезных сведений».

Эту аттестацию можно было отнести и к более ранним годам Ольги Алексеевны. Ее увлекала только одна цель. Она как бы между делом вышла замуж за полковника Ивана Петровича Новикова, который вскорости стал генералом и попечителем Петербургского учебного округа. Между делом родила сына и, сдав его на попечение кормилиц и нянек, предалась своей бурной деятельности. Только раз в жизни в ней вспыхнули родственные чувства, когда погиб на войне в Болгарии ее брат Николай. Но и тут дело было не в кровной привязанности. Эта смерть послужила трамплином для ее возвеличения. Подобно гневной Немезиде, она трубила по всему Лондону о своем великом несчастье, о неслыханном зверстве турок, убивших ее брата на поле боя. Справедливости ради надо сказать, что он погиб во время сражения, как погибали тысячи русских солдат и офицеров. Погиб в штыковой атаке, но не сделался жертвой турецких зверств.

Умение Ольги Алексеевны создавать вокруг себя шум, будоражить общественное мнение, ее кипучая энергия пришлись очень ко времени Гладстону в его борьбе с туркофилом Биконсфилдом. Тогда-то и завязалась длительная дружба между английским премьером и Новиковой. Смерть Николая Киреева оказалась неразменным рубликом в ее лондонской карьере. Пожалуй, это время было вершиной ее успехов. Дальше, хотя и не сразу, все пошло под гору.

Ольга Алексеевна была умна, но недальновидна. Ей не приходило в голову, что самый тонкий расчет превращается в просчет, если в нем не делать поправку на время. Преданная гвардия ее поклонников выходила из строя. Умерли Бейст, Кайзерлинг, тяжело болел Фруд. Лорд Непир был теперь английским наместником в Мадрасе. В письмах предавался сладостным воспоминаниям о петербургских вьюгах, лихих тройках, на которых катал ее к Черной речке и в Новую Деревню к цыганам, с нежностью вспоминал даже лондонский смог и проклинал удушающую мадрасскую жару. Она отвечала на письма редко и небрежно. Долго ли может протянуть старик в этом ужасном климате? Страсти, которые кипели в парламенте по поводу Балканской войны, давно остыли. Гладстон увлекся флиртом с Ирландией и не мог говорить ни о чем, кроме гомруля. Для новых более молодых деятелей, пришедших к власти, Ольга Алексеевна интереса не представляла. Она вышла из моды. То, что еще недавно было последним криком моды, очень скоро превращается в старомодное. И нужны десятилетия, чтобы снова заблистать, теперь уже в качестве ценной реликвии старины. Что удивительного, что пожилая дама интересуется политикой? Старухи всегда интересуются парламентскими сплетнями или религией.

Ольга Алексеевна металась. Напечатала несколько саморекламных мемуарных статей во французских журналах, опубликовала несколько писем Гладстона в России, а их немедленно перевели в Англии.

Гладстон был недоволен, но пощадил ее. Ответил сквозь зубы, что никогда и никому не писал того, что не могло бы быть предано гласности, но сожалеет, что при обратном переводе несколько исказили его мысли и стиль.

Надо было искать новое поле деятельности.

К русским революционерам Новикова испытывала жгучую ненависть. Даже отдаленная угроза, что может измениться мир, в котором она так удобно и счастливо устроилась, приводил ее в трепет. Бороться с нигилистами в официальной прессе, не брезгая явными и тайными доносами, она считала для себя доблестью. Это упрочивало на родине ее давнюю репутацию верноподданной патриотки. Пусть даже в русском аристократическом обществе от нее несколько отшатнулись. Зато в правительственных бюрократических кругах ее все еще ценят. Но часто выступать в катковских и суворинских рептильных газетах ей не хотелось. Это значило бы становиться одной из многих. В России она занималась только филантропией, вроде покровительства ренегату Тихомирову. С помощью Победоносцева она подыскивала ему работу, он становился ее конфидентом, и в письмах она не гнушалась жаловаться ему на прежних его соратников: «Проклятый Stepniak мутит всех и все в Англии против всего, что дорого России. Просто горе, горе...» Особенное негодование вызвало у нее «Общество друзей русской свободы» и его орган «Свободная Россия», созданный по инициативе Степняка.

Она радостно ухватилась за надежду истребить, прикрыть это общество, когда узнала, что в числе учредителей есть несколько членов парламента. Что же это получается? Выходит, что члены английского парламента участвуют в обществе, противопоставляющем себя русскому правительству? Не собирается ли Англия объявить войну России под предлогом переустройства ее государственного порядка? Она немедленно отправила премьеру письмо, полное недоуменных и негодующих вопросов.

Ответ был получен довольно сухой.

«Дорогая госпожа Новикова!

Я снесся с Лефевром и посылаю вам выдержку из его ответа ко мне. Должен сказать, что Томас Бёрт, имя которого находится в списке этого мало известного общества, человек, по моему мнению, совершенно не способный участвовать в нигилистических планах. Если же окажется очевидным какое-нибудь отношение к обществу, я продолжу свое расследование и приму против этого должные меры. Верьте моей преданности.

Гладстон».

Вялый, равнодушный тон Гладстона задел Ольгу Алексеевну. Она ринулась к русскому послу в Лондоне Стаалю, но тот обескуражил ее. Оказалось, что он уже обращался к правительству с меморандумом по поводу деятельности русских эмигрантов. Вопрос даже обсуждался в парламенте, но выяснилось, что ничего противоречащего законам Великобритании не происходит.

В посольстве были совершенно ошеломлены таким ответом. А после того как узнали, что на докладной записке Стааля сам император Александр III начертал: «Это малоутешительный результат», и вовсе руки опустились. Ввязываться снова в очередную акцию, которая наверняка будет так же безуспешна, как и первая, Стааль не имел никакого желания. К чему напоминать государю о своих неудачах?

Некоторым утешением для Ольги Алексеевны послужила присланная через несколько дней записка от Гладстона, в которой он так же сухо и немногословно сообщал, что Лефевр и Акланд отказались от участия в «Обществе друзей русской свободы» и уверяют, что давно забыли о своей принадлежности к нему.

Но велика ли радость? Кто из публики будет следить и проверять, вышли ли они из преступного сообщества? Ведь в свое время их имена украсили проспекты, призывавшие англичан принять участие в этой вредоносной затее. Трудно бороться в одиночку. Правда, в Париже еще есть Рачковский со своей армией пронырливых и наглых агентов. Но они черт знает что позволяют себе, если судить по этому Гуденке. Да и открыто связываться с ними — окончательно рисковать своей репутацией.

Наконец Ольга Алексеевна