– В кабину!

Сам за руль уселся. Зачем бежать, если можно ехать? Несколько минут по грунтовке, и они уже в деревне, где пилота казнили. Илья грузовик подогнал под виселицу. Обоих – нашего лётчика и полячку сняли, перерезав верёвки. Нестеренко спросил:

– Бабу-то зачем?

– Она лётчика прятала, за это и казнили. Похоронить надо по-человечески, заслужила она.

Заехали за радистом, потом километров десять до ближайшего леса. Грузовик подальше от дороги загнали. Вот что хорошо у немцев, так всегда шанцевый инструмент по штату. В данном случае лопата в кузове под лавкой. По очереди одну могилу на двоих вырыли. Илья обмундирование пилота обыскал, документов никаких нет. Наши лётчики перед вылетом их сдавали. А даже если бы и не сдал, немцы обязательно бы забрали. Но вдруг письма, ещё что-либо, передать боевым товарищам, как подтверждение гибели. Понятно, что хоронить не в чем. Ни гроба, ни брезента под саван. Предали земле, в чём были. Илья уже при свете дня сделал отметку карандашом на карте. Родне сообщат боевые товарищи, а может, и сами поставят памятник. У лётчиков часто это винт с разбитого самолёта, либо красная жестяная звезда. После погребения от могилы и грузовика ушли. Грузовик с воздуха хорошо виден. Польский лес – не сибирская тайга. То, что разведгруппу искать будут, Илья не сомневался. Грузовик, с одной стороны, помог – ни одна собака след взять не сможет. С другой стороны, при его обнаружении чётко укажет направление отхода. Поэтому разведчики ножами срезали еловые ветки, как могли, замаскировали грузовик ветками, опавшими жёлтыми листьями. А после этого – ходу. Шли осторожно днём и почти всю ночь, а на день залегли для отдыха. И уже следующей ночью удалось перебраться к своим. Радист особо впечатлён не был. Тоже мне рейд – спали, да ели и шли. А где риск, захват пленных? Жаль, не видел он бойни эсэсманов, иначе бы выглядели в его глазах кровавые пятна на маскхалатах.

Илья подробно рассказал о казни пилота, месте его захоронения. Сначала об уничтожении эсэсманов решил промолчать, но командир разведроты сам спросил:

– Чего у тебя разведчики в кровавых пятнах? Колись.

– Наказали эсэсманов. Ножами ночью вырезали два отделения и угнали грузовик. Именно они повесили нашего лётчика. И полицая, пронюхавшего о пилоте, тоже порешили. Так что в расчёте.

– Ну что же, победителей не судят. Сами потерь не понесли, а врагу окорот дали. Выношу благодарность от лица службы.

– Служу Советскому Союзу и Красной Армии! – отчеканил Илья.

Войска фронта повернули на северо-запад, к Пруссии. Местность много веков являлась центром немецкой военщины. Кстати, император Павел I перенял от пруссаков армейский шаг, сто двадцать шагов в минуту.

К этому времени произошло несколько важных событий. Немцы подавили Варшавское восстание, и второго октября 1944 года командующий армией Крайовой, починявшейся эмигрантскому правительству, Бур-Комаровский подписал акт о капитуляции. Уже после войны поляки будут предъявлять СССР претензии, дескать – не помогли восставшим, и немцы утопили их в крови. Однако от наших позиций до Варшавы было ещё очень далеко и возможности помочь не было. Да и Армия Крайова, её руководство, рассчитывало уничтожить немецкий гарнизон в Варшаве своими силами, чтобы не допустить коммунистического правления. С Красной Армией восстание не согласовало, а потом, при неудаче, объявило виноватыми Красную Армию.

Кроме того, СССР подписал договор о признании правительства Франции во главе с генералом Де Голлем.

В мемельской освободительной операции участвовала 39-я армия и 1-я воздушная 3-го Белорусского фронта. Причём основные действия выпали на плечи 1-го Прибалтийского. В Пруссии немцы выстроили защитные рубежи, фактически превратив каждый город, каждый населённый пункт в укрепрайон, в крепость. На стенах домов, на заборах надписи белой краской.

«Лучше смерть, чем Сибирь!»

«Капитуляция? Никогда!»

Всё же двенадцать лет фашистской пропаганды дали свои плоды. Выросло поколение подростков, которое воспитывали в гитлерюгенде в нацистском духе. По ночам устраивали охоту на наших военнослужащих – обстреливали, кидали гранаты, поджигали технику. Если бы это делали русские подростки у немцев, те бы отвечали жёстко, массовыми акциями устрашения. Наши СМЕРШ и НКВД выявили многих. Кого определили в лагерь, а кого и расстреляли. Диверсии и теракты поутихли. Но технику и подразделения на отдыхе приходилось охранять.

В одну из ночей караульную службу в роте пришлось нести взводу Ильи. Он сам обходил караулы, по принципу – доверяй, но проверяй. В своих разведчиках уверен был. Проверил караульного, вышел на улицу. Звук близкого выстрела и взрыв. Загорелся танк. Правда, он был без экипажа, танкисты отдыхали в доме рядом. В тридцать четвёрке в кабине очень тесно, отдыхать возможности нет. Стреляли из панцерфауста, сверху, из одного из окон заброшенной трёхэтажки. Взять надо гада! Кого-то звать на помощь, значит, потратить время, и стрелок уйдёт. Дом кирпичный, старинный, подъезд один. Выхватив пистолет, Илья подбежал к дому. Слышно, как по лестнице стучат каблуки. Кто-то бежит к выходу. Илья встал за дверью. Она резко распахнулась, во двор выбежал мужчина.

– Хальт! Хенде хох! – приказал Илья.

Мужчина бросился бежать. Илья тут же выстрелил в спину. Беглец упал. Илья подошёл, перевернул на спину, включил фонарик, осветил лицо. Да не мужчина это, а подросток лет семнадцати, на лице ещё пушок, не брился никогда.

– Вот дурак-то! – сплюнул Илья.

А уже, топоча ногами, во двор вбежал патруль НКВД, старшина и два солдата.

– Кто стрелял?

– Я, лейтенант Сафронов. Из этого дома по нашему танку из фаустпатрона выстрелили. Танку конец, горит. Хорошо – экипаж в доме спал, тем и жив остался.

Старшина документы у Ильи проверил, потом фонариком в лицо убитого посветил.

– Молодой совсем, поддался на гитлеровскую пропаганду!

Ну да, другой-то и не было, подумалось Илье. В германских землях пришлось столкнуться с новыми явлениями. Против наших войск действовали одиночки – фанатики, оборотни из вервольфа, окруженцы вермахта, выходящие к своим. Это мужчины. А женщины и дети наших военнослужащих откровенно боялись. Всё же наслышаны были от солдат своей армии, бывавших в отпуске или по ранению о «доблестных» действиях командиров по отношению к русскому населению, ждали подобных ответных мер. Случались такие, но единичные случаи. И стреляли в немцев, и женщин насиловали. Не выдерживали солдаты. У кого-то всю семью немцы сожгли вместе с другими жителями деревни. У других бомбой дом разрушило и всю семью и соседей завалило насмерть. Пришли в Пруссию, часть Германии, а здесь кирпичные дома под черепицей, палисадники перед ними, всё как игрушечное. Немцы одеты добротно, никто в ватниках-телогрейках не ходит. В домах посуда красивая, постельное бельё, мебель, на кухне – кафельная плитка, которая в СССР появилась для рядового обывателя лет через двадцать после войны. Конечно, зависть наших солдат взяла и обида, тщательно скрываемая. Это что же выходит, буржуи и пролетарии немецкие живут лучше советских людей? В сознании многих большевистские догмы рухнули. Кто-то в себе разочарование держал – за что воевали, терпели лишения? Другие в мирных жителей стреляли. Вот та дородная фрау наверняка мать какого-нибудь солдата, стало быть – враг! Конечно, среди немцев пропитаны фашистской идеологией были многие, но с приходом Красной Армии прозрение наступило, Гитлер привёл страну к катастрофе.