И разведке на немецкой земле стало действовать сложнее, помощи ждать от населения не стоит, это не Белоруссия. Доносительство у немцев в крови, причём не считается чем-то постыдным. Наоборот – гордились, вроде как исполнили гражданский долг. Ещё одно отличие от СССР – в каждой квартире или доме телефон, причём связь работала исправно. Немецкое командование по телефонному справочнику выбирало абонента, скажем на какой-нибудь Фридрихштрассе, звонили, интересовались – есть ли русские, да видны ли из окон танки. Обзвони десять номеров и будешь знать, не сходя с места, какие кварталы города уже заняты Красной Армией.

Поскольку в городах и городках каждый перекрёсток или дом пытались превратить в узел обороны, разрушенных зданий было много. Окна закладывались мешками с землёй, оставлялась амбразура. Как только из такого импровизированного ДОТа начинал бить пулемёт, на прямую наводку выкатывался танк или самоходка, стреляли осколочно-фугасными снарядами. Пулемётчика убивало, а вместе с ним разваливалась квартира. Снарядов не жалели, осознав, что люди ценнее.

В один из дней Илью вызвали в штаб дивизии. Помощник начальника штаба по разведке, или, как в армии называют – ПНШ, разговаривал с Ильёй сам, с глазу на глаз. Обычно приказы взводному даёт командир роты, как вышестоящий начальник. Но в разведке, ввиду особой секретности, правило это действует не всегда.

– Сафронов, ты из взводных самый опытный и удачливый, тебе особое поручение.

Удачливость – понятие не армейское, нет его в уставе. Но разведка – особая каста. И удачливость не последнее место занимает. Впрочем, лётчики и моряки про удачу тоже не забывают, чтобы не спугнуть «капризную госпожу удачу» не говорят «последний вылет», а «крайний». И ещё много других условностей. Например, моряки стараются не выходить в море тринадцатого числа, а пилоты не бреются перед вылетом и не фотографируются, это плохие приметы.

Как только Илья услышал про удачу, сразу понял – задание будет скверное. ПНШ всегда, прежде чем дать заковыристое поручение, начинал с предисловия. Дескать – ты опытный и удачливый, тебе карты в руки и кто другой, кроме тебя? Илья цену таким подходам знал, потому только вздохнул.

– Надо вывести из Бартена нашего человека, это агентурный разведчик. При нём будет портфель или баул с документами. В случае непредвиденных обстоятельств, скажем, гибели агента, любой ценой доставить бумаги. Если и сам будешь ранен, причём тяжело, бумаги сожги. Ни в коем случае они не должны попасть немцам в руки. По документам немцы сразу поймут, кто у них «крот» и в каком ведомстве окопался. Форма одежды немецкая, идёшь один. Документы получишь настоящие, но сам понимаешь, они тебе не помогут, языка не знаешь. На обратном пути «ксивы» могут пригодиться, потом поймёшь.

ПНШ подробно описал, где произойдёт встреча, дал пароль. На случай, если агент не придёт, – запасные явки и пароли. В принципе это уже дело не войсковой разведки, а агентурной, пусть бы сами и вытаскивали своих людей. Но в армии приказы не обсуждают, кроме того, переходить через линию фронта войсковым разведчикам привычнее.

Илья сходил в спецгруппу, где сделали фото для поддельных документов. Потом уселся за изучение карты. Занимает эти земли земландская группировка немцев. Кстати, ликвидирована она будет в конце войны, 25 апреля 1945 года, значительно позже взятия Кёнигсберга, столицы Пруссии. Этот город будет взят штурмом 9 апреля.

Постарался запомнить маршрут. С собой карту брать нельзя, не может её быть у старшего солдата, по-нашему – ефрейтора вермахта. Маскарад с переодеванием не поможет в случае встречи с патрулём, но если случится погибнуть, немцы не заподозрят в нём русского, не будут искать связи, контакты.

Вечером одел немецкую форму, поверх – отечественный маскировочный костюм. Сапоги, как и автомат, – немецкие, за спиной солдатский ранец с харчами. Было волнение. Всё же идти пешком предстояло не один десяток километров по вражеской территории. Пруссия – центр, сердце немецкой военщины. Тут и офицерские школы и академия, как нигде силён дух сопротивления Красной Армии.

Маскировочный костюм Илья надел по нескольким соображениям. Во-первых, не пугать наших пехотинцев на передовой и самому пулю не получить. А во-вторых, не испачкать униформу при переползании. Немцы к внешнему виду относятся аккуратно, и солдат в грязном обмундировании вызовет подозрение.

Был у него на примете участок в немецкой обороне, удобный для перехода, дважды уже он пользовался им для разведгруппы. А одиночке всегда легче. Самое сложное, занимающее много времени – это преодолеть минное поле. Немцы мин не жалели, ставили густо. От наших позиций до немецких километр с гаком. Сначала шёл, потом лёг и пополз. Где на этом участке пулемётные гнёзда, где дежурные ракетчики, уже знал. Не одну мину обнаружил, но снимать не его задача. К тому же немцы мины ставили на неизвлекаемость. Их обезвредить можно было только подрывом. Или из ротных миномётов 50-мм обстреливали минные поля, и мины детонировали. Или на верёвке забрасывали железные кошки, цепляли мину и дёргали. Мина рвалась. Площадь поражения у мин-лягушек невелика, и сапёры рисковали не сильно.

Другое дело, что кошками пользоваться можно, когда территория освобождена от немцев, чтобы наши солдаты не подорвались или мирные жители. Если на минном поле следовал взрыв, немцы сразу пускали осветительные ракеты, обстреливали из пулемётов.

Но преодолел минные заграждения, аккуратно кусачками перекусил колючую проволоку, прополз, толкая перед собой ранец. Перед траншеей пришлось залечь, выждать, пока часовой уйдёт. Вторую и третью линии обороны преодолеть было проще. Но всё равно времени ушло много, более четырёх часов. Благо – поздняя осень, ночи уже длинные. А летом было бы рискованно, тёмного времени могло не хватить. За третьей линией уже встал, пошёл ногами. В первом же лесу снял маскировочный костюм, ножом сделал ямку, костюм прикопал. Пока не рассвело, шёл по кустарникам, роще. Как солнце встало, нашёл укромное место. Надо немного поспать, иначе голова плохо соображать будет, тогда ошибки неизбежны. В Германии, а Пруссия не исключение, укромное место найти трудно, если только это не охотничьи угодья где-нибудь в Тюрингии. В Восточной Пруссии почти все леса представляют искусственные насаждения, все деревья по ниточке, просматриваются вдоль и поперёк, каждое дерево номер имеет. Для удобства проезда лесника сделаны просеки с севера на юг и с запада на восток. В общем – немецкий орднунг. Это в Белоруссии можно дивизию в лесах спрятать и никто её не обнаружит, леса есть совсем дремучие, не хуже сибирских. Только и Илья человек опытный, нашёл небольшую ложбину, улёгся. Со стороны не видно, если только подойти на двадцать метров.

Спал вполуха, вполглаза, как единственно можно спать во вражеском тылу. Но и такой сон освежил. Около полудня проснулся, перекусил. Пустую консервную банку зарыл в ямке, выкопав её ножом. Перед уходом лёжку осмотрел – не оставил ли какую-нибудь мелочь? Он ещё до выхода составил маршрут. Небольшой крюк придётся сделать, но зато безопасней. Потому как одинокий солдат, идущий от фронта в тыл, вызывает интерес – а не дезертир ли? Ближе к концу войны в немецкой армии появились дезертиры. В первую очередь из числа иностранцев – бельгийцев, чехов, французов. Почуяли печальный исход войны, а разделять ответственность в виде трибунала сильно не хотелось, побежали. А ещё предатели своих народов тоже стали суетиться. Документы себе подбирали у убитых немцев, копили ценности и деньги самыми неправедными путями, чтобы сбежать в нейтральные страны, полагая, что с деньгами примут везде и не выдадут по запросу СССР или союзников. Однако для американцев представляли интерес учёные, конструкторы, вроде Вернера фон Брауна, а не охранники из эсэсовских лагерей.