– Вот и славно, – облегченно вздохнул полковник. – Будьте зело осторожны, да не вступайте с марсианцами в открытую стычку. Привезете Манефу родителям, и довольно. Впрочем, ежели говорить серьезно, сударь, то вы нас премного обяжете, дотошно проверив слухи от Струйских крестьян. А при их правдивости немедля известите Управу, и в дело вступят мои люди с оружием и выучкой. Это я вам клятвенно обещаю.

– Извещу всенепременно…

– А с другой стороны, примите и отеческий совет: за каким рожном вам это надобно? Не приведи Господь, самолично в сетях марсианских запутаетесь. Выкрадут вас как мужеского полу человека, – хохотнул он.

– Спасибо, я подумаю.

Тихон был глубоко обескуражен неудачей. Только и оставалось, как под насмешливо-сочувственными взглядами нескольких жандармов и чиновников погрузиться в дрожки и отбыть восвояси.

По дороге он остановился возле церкви и зашел поставить свечки за упокой родителей. Постоял в размышлении подле медной раки с посеребренной крышкою, что располагалась в приделе храма под особой аркой в стене. В раке находился деревянный гроб из кипарисового дерева, по уверениям батюшки – с мощами блаженного юродивого Косьмы. В тишине и возвышенных думах вспомнился Тихону забавный случай, что с отцом его приключился – мальчику было тогда лет семь, и он услыхал эту историю во время дружеской трапезы Ивана Балиора с одним из его друзей-помещиков, в Разуваевке.

Тогда еще денег у него было довольно, это потом после двух неурожайных лет хозяйство в некоторый упадок пришло, так что даже кредит в банке брать пришлось… А в то лето старший граф Балиор, прохаживаясь по рынку в поисках новой вересковой трубки, одарил нечаянно молодую калашницу, что давно ему нравилась, рублем. На другой же день в поместье явился отец девушки и едва не слезах упал барину в ноги – дескать, теперь все торговки на рынке почитают его дочь за продажную. «Не погубите, чивый батюшка! С собой ведь покончит девка глупая!» – причитал мужик горестно. Словом, поутру Иван Иванович съездил обратно на ярмарку и всем товаркам той девицы по рублю роздал.

Просветленный, отправился граф Балиор прочь из холодного Епанчина.

Но погнать лошадей в Разуваевку ему не позволила тревога за раненого товарища. Как-то там справился доктор Полезаев? Подлатал ли механика или ограничился скармливанием снадобий и накладыванием целебных мазей? Словом, ехать прямиком домой было бы не по-товарищески, вот он и выбрал дорогу на Облучково, когда миновал почтовую заставу.

Солнце между тем давно перевалило зенит и уже ощутимо клонилось к закату, а когда Тихон спустя четверть часа подъехал к усадьбе Маргариновых, практически коснулось холмов.

Кареты Полезаева во дворе не наблюдалось. Значит, есть надежда на относительную благополучность Акинфиева состояния, раз доктор не стал бдеть у кровати больного. Поэт взбежал на крыльцо и возвестил о своем прибытии громким стуком, и вскоре Фетинья уже впустила его в дом. И Глафира также очутилась внизу – видимо, только что сошла со второго этажа. Вид у нее был измученный.

– Ну как? – воскликнул Тихон. – Неужто почти не отдохнули, Глафира Панкратьевна? Горячка его терзала?

– Пойдемте к Акинфию, он недавно проснулся.

– Что сказал Полезаев?

– Наложил шов, после мазь и перебинтовал, что ему разговаривать? – на ходу откликнулась девушка. – Я помогала… Спрашивал, как могло такое несчастье приключиться, виданное ли дело на ловитве спину кинжалом порезать. Боюсь, он доложит обо всем коменданту, а тот примется выпытывать у братца все обстоятельства.

– Это вряд ли, врачебная тайна все-таки. Поранился – и поранился, какие тут вопросы? Полезаев хороший доктор, хоть и пижон. – Но Глафира лишь покачала в сомнении головою. – Он может подумать, что Акинфий участвовал в дуэли, верно? А тут уж ему прямой резон помалкивать, ибо не лезть в дворянские свары и молча пользовать пострадавших – заповедь для всякого эскулапа.

– Дай-то Бог, Тихон Иванович.

Они крадучись вошли в комнату механика, но тот не спал и читал Монтескье. Причем выглядел на удивление неплохо, хотя и весьма бледно. Пожалуй, если бы рядом с ним уложить Глафиру, иной предположил бы, что это она полночи скиталась по весям, истекая кровью.

– Тихон! – вскинулся Акинфий и тотчас скривился от пронзившей его боли.

– Лежи, лежи, братец, – переполошилась девушка.

Она бросилась успокаивать ученого и попыталась вытереть ему разом взопревший лоб платком, но Акинфий сердито отнял у нее тряпку и сам промокнул лицо. Теперь-то уж всякому становилось ясно, кто из них болен.

– Не шевелись, а то шов разойдется!

– Значит, с ранением разобрались, – сказал поэт и уселся в кресло, в котором, видимо, и провела ночь и почти весь день Глафира. Оно все еще хранило тепло ее тела. – А нога-то, нога как? Верно ли я дергал?

– До ноги ли днесь, дружище! Я и не вспомнил о ней, когда наш костоправ иголкой орудовал. Как только чувств не лишился. А потом уж, как он стал мазать да бинтовать, об одном лишь – как бы отдышаться, и мечтал. Полезаев обещал на днях заехать и сменить повязку, тогда и подниму вопрос, ежели будет необходимость.

Он устало замолк и прикрыл глаза, будто вознамерился уснуть, и Глафира вопросительно глянула на гостя – дескать, пора бы оставить раненого в покое. При этом она увидела, как граф Балиор тайком стирает испарину со лба – когда садился в кресло, такая вдруг боль в колене разлилась, что хоть вой.

– Вы тоже ранены, Тихон Иванович? – испугалась девушка.

– Ногу зашиб неудачно, – пробормотал он. – В колене.

Глафира тотчас сняла с полки шкапа склянку с докторской мазью и приказала поэту закатать штанину. Как он ни отнекивался, был принужден выполнить совместный приказ Маргариновых. Ушиб за несколько часов превратился в сине-черное пятно, которое грозило поглотить всю ногу целиком. «Вот подонок, надо же было так ловко попасть!» – зло думал Тихон, когда Глафира, отчего-то порозовевшая, размазывала зелье по ушибленному месту.

– Недаром, выходит, Полезаев банку оставил, – хитро прищурился Акинфий.

Он, конечно, сообразил, что травма друга вызвана вовсе не падением, а стычкой с каким-то противником. Механик мягко тронул сестру за руку и попросил:

– Спасибо, Глаша, а сейчас оставь нас ненадолго с Тихоном.

Девушка сердито насупилась, но вышла, неодобрительно качая головой.

– Что ты нынче разузнал? – спросил механик, когда дверь за его сестрой плотно закрылась. – Вернули Манефу?

– Все слишком странно… Встретил я случайно одного из татей, которые в нас пистолями целились, усатого такого, так он экзекутором у Дидимова служит!