Через год Нэн получила диплом юриста и переехала в Окленд, а я осталась в Гамильтоне, по выходным каталась на серфе в Раглане, устраивала свою жизнь. Связь друг с другом мы не теряли, и когда Саймон, уроженец Окленда, предложил мне переехать на север, наша дружба возобновилась. Теперь пару раз в месяц мы встречаемся за ужином где-нибудь близ ее юридической конторы в центре города и делимся последними новостями.

Сегодня вечером я почти сразу нахожу парковочное место и иду в Бритомарт, в наше любимое заведение – итальянский ресторан, который нам обеим напоминает о детстве. Нэн, худая, стройная, стоит перед рестораном. Волосы ее уложены «французским узлом», и эта прическа идеально сочетается с формой ее лица.

– У них сегодня спецобслуживание, – докладывает она. – Придется поискать другое место.

– Без проблем. Есть предпочтения?

– Может, прогуляемся за несколько кварталов? В кафе, где подают тапас, выступает испанский гитарист. Все о нем только и говорят.

– Отлично. Идем.

Нэн делает несколько шагов и останавливается.

– Ой, подожди. Тут официантка хотела с тобой поговорить.

– Официантка?

– Да. Симпатичная, с красивыми волосами. Она сказала, что ей нужно увидеть тебя, когда ты подойдешь.

– По поводу?

– Понятия не имею.

Мы обе нерешительно заглядываем в переполненный ресторан.

– Думаю, это не к спеху, – говорю я. – Я умираю с голоду.

– Я тоже. – Нэн энергично берет меня под руку, и мы идем в горку, обмениваясь новостями. Дело, которое она ведет, наконец-то дало результаты. Нэн про дом известно, и я ей рассказываю о том, как мы там поработали вместе с Роуз.

Дойдя до кафе, мы устраиваемся за столиком на мощеной кирпичом улице, в стороне от толпы, стоящей в три ряда у бара. В основном это элегантно одетые миллениалы из расположенных поблизости офисов.

– Популярное заведение, – отмечаю я.

– Вечер пятницы. – Нэн заказывает себе мартини, а мне – газировку с лаймом, и мы принимаемся за еду – жареные падронские перчики и фаршированные оливки с хлебом. В вышине в просветах между домами золотится небо, насыщенное радужностью далекого дождя. Я расслабилась.

– Ты лучше скажи, – спрашиваю я, – кто, по-твоему, убил Веронику Паркер?

– Актрису-маори?

– Ту, что построила Сапфировый Дом.

– Все верно. Она, ко всему прочему, еще и маори. Этим, в числе многого другого, она и выделялась среди остальных.

– Я помню.

– Вообще, конечно, она – завораживающая личность. – Нэн кладет в рот оливку, глядя на мужчину в строгом деловом костюме. В целом, сотрудники компаний здесь соблюдают установленный дресс-код, одеваются строго и элегантно, не то что в США, где принят более свободный стиль одежды. – Не понимаю, почему никто еще не написал о ней серьезную книгу. Девушка из Новой Зеландии добивается успеха в Голливуде, на Олимпийских играх влюбляется в другого уроженца Новой Зеландии. Долгие годы их связывает безумная страсть, потом ее убивают.

– Не забывай, он тоже умер.

– Да. Где-то через пару лет, верно?

– Да. – Я обожаю падронские перчики. Те, что принесли нам, маленькие, имеют нежный вкус, идеально прожарены и посолены в меру. Я кладу один на мягкий хлеб и кусаю бутерброд. – Может, это его жена?

– С нее почти сразу сняли подозрения. Она во время убийства находилась с родными или еще с кем-то. Точно не помню.

Гвенет увлекается историей Окленда, и мы втроем уже не раз спекулировали на эту тему, когда перекусывали в книжном клубе, обедали или ужинали где-нибудь вместе. Я безумно рада, что Гвен и Нэн понравились друг другу. Две мои ближайшие подруги, худо-бедно заменяющие мне сестру.

– Не жена. Не сестра Вероники, – перечисляю я. – Не Джордж. Тогда кто?

Нэн скептически передергивает плечом.

– Думаю, все-таки Джордж. Улик против него не нашли, но за ним ходила слава ревнивца. Если человека убивают в его собственном доме, то убийца, как правило, кто-то из близких.

– Но ведь он ее обожал.

– Да, но если его постоянно испытывали на прочность…

– Нет. Этого я просто не могу представить. О домашнем насилии никогда нигде не упоминалось. Вообще ни о каком насилии. – Наслаждаясь беседой, я кладу локти на стол. – Мой отец был ревнивцем, но маму он никогда бы не убил.

Нэн наклоняет голову.

– Не припомню, чтобы ты говорила об этом раньше.

До меня доходит, что я высказалась о своем настоящем отце, а не о том, которого выдумала. Я холодею. Никогда еще я не была столь неосторожной!

А Нэн выжидающе смотрит на меня. Может быть, я стану меньше чувствовать себя одинокой, если расскажу кое-что о своей прошлой жизни.

– Да я об этом особо не думаю… – ложь; я ставлю заслон воспоминаниям, но они все равно меня тревожат, – …но он был ревнивый человек. Типичный итальянец, во всем. А вот мама была женщина неординарная. Отношения между ними были неровные. Она была заметно моложе него и поражала красотой. Просто писаная красавица. С совершенно роскошной фигурой, которую отец любил видеть в дорогих облегающих туалетах.

– Ну-ну, рассказывай.

– Мне кажется, ей нравилось, что он ее ревнует. – Отпиваю глоток воды со вкусом лайма, чуть приотворяя дверь в тот давний мир. Я предельно осторожна, опасаясь того, что таится за этими дверями, но сковывающее меня напряжение (чего до сей минуты я даже не осознавала) немного ослабевает. – Таким образом она им управляла. Мужчины с мамой всегда флиртовали, подкатывали к ней, и она поощряла их ухаживания. – Мама предстает в моем воображении. На ней облегающее красное платье с глубоким квадратным вырезом, в котором виднеется ложбинка между грудями. Она смеется на террасе с видом на океан. Отец хватает ее за запястье и тащит за собой в темный альков под пышными кистями глицинии, что свисают с перголы. Он прижимает ее к столбу, утопающему в листьях и цветах, и целует. Я видела, как сливались их языки и тела. Мама рассмеялась, папа от нее отстранился, шлепнул по попе, и она, покачивая бедрами, пошла на террасу, к гостям.

Восхищаясь маминым умением подчинять себе мужчин, я следовала за ней по пятам, имитируя ее виляющую походку и манеру отбрасывать назад волосы. На мне было шифоновое платье, которое мама сшила из своего пеньюара, и я балдела оттого, как восхитительно черная прозрачная ткань струится вокруг моего девятилетнего тела. Желая насладиться этим ощущением, я закружилась. И юбка, взметнувшись вверх, закружилась вместе со мной, но я знала, что мои шортики и коротенький топ почти полностью скрыты. Мои ноги и живот обдало прохладным воздухом. Какая-то женщина поблизости засмеялась, какой-то мужчина негромко захлопал в ладоши.

– Сюзанна, у твоей дочки – врожденный талант.