Они сидели за одним столом, шутили, смеялись и, пусть на краткий миг, ощущали себя близкими друзьями, не зависящими от жестоких неправедных отношений, что царили между людьми за стенами их юрты.

Юрта юз-баши стояла нынче в уртоне — кочевом поселке на дороге, по которой многотысячное монгольское войско упрямо шло на северо-запад. Выбранный на курилтае один из царевичей-чингизидов Бату-хан вел своих джигитов покорять Вселенную, для чего вначале решил полностью подчинить себе такую большую и богатую страну, как Русь.

Самоуверенный монгол хотел не просто сделать своими данниками самых великих русских князей, но и заставить их целовать кончики своих сапог, и даже землю, по которой ступала нога джихангира!

Его воины, с помощью которых Бату собирался покорить мир, обременяли себя мыслями куда более низкими: где достать корм для коня, где поесть и погреться самому, как в очередном сражении сохранить свою жизнь и как раздобыть себе место для ночлега.

При появлении поблизости какого-нибудь селения перед воинами возникал ещё один вопрос: как бы урвать добычу побогаче.

Юрта на двоих юз-баши была одна, но Аслан и Аваджи знали, что многие нукеры не имели и такого! Большинству из них приходилось спать у костра, завернувшись в бараньи тулупы и вообще в любой мех, который мог подарить хоть какое-нибудь тепло.

Но юз-баши все же не рядовой нукер, потому если хан имел несколько верблюдов, чтобы перевозить свои юрты и юрты для жен, то оба юз-баши смогли достать для своих нужд одного верблюда.

Теперь на нем ехали Заира, Анастасия с маленьким Владимиром, и ещё оставалось место для разборной юрты и кое-каких горшков и котлов для приготовления пищи.

На привалах юрту устанавливали быстро. Женщины начинали тут же готовить горячую похлебку, а у мужчин хватало забот походных — каждому приходилось заботиться о ночлеге и корме для своей сотни.

Сближало обе семьи ещё и то, что обе женщины — бывает же такое! — были беременны. Заира — первым ребенком, Анастасия — вторым.

Маленький Владимир уже вовсю смеялся, а теперь и сидел со взрослыми на ковре, привалившись к боку Аваджи — с двух сторон малыша поддерживали подушки. Сидеть прямо пока никак у него не получалось.

Аваджи чувствовал себя счастливым, как никогда, хотя тревога за их с Аной будущее острыми шипами нет-нет, да и проскальзывала между лепестков его нынешней цветущей жизни.

Но молодой муж стал бы тревожиться ещё больше, если бы знал, какой у них с Асланом завелся враг. Он не только сам их смертельно ненавидел, но изо всех сил старался, чтобы такие же чувства к ним испытывал куда более могущественный человек. А это был ханский прихвостень Бучек.

Хитрый и коварный, он понимал, что тоже может завести себе жену и преданных друзей, но разве скажет кто-нибудь о нем: "Бучек — настоящий багатур!" Все равно в разговорах между собой будут шептать: "Блюдолиз хана Бучек" или "Этот шакал Бучек!".

Когда-то оба юз-баши были любимцами Тури-хана, но не думали о своем будущем, не пытались влезть хану в душу, не убаюкивали его льстивыми речами… Бучек же вливал в уши светлейшему яд зависти, зная, на что обратить внимание хана.

Нет, становиться сотником Бучек не хотел. Ему и при хане хорошо. Он был достаточно умным, чтобы понимать: звание сотника ко многому обязывало, а прежде всего, к необходимости трудиться, и это-то как раз Бучеку не нравилось.

К тому же, сотник имел власть только над сотней нукеров, правая же рука хана могла иметь власть над всем его войском.

И не только власть. Правая рука могла иметь и деньги. Много денег. Деньги можно было получать с нукеров, имеющих личные дела к хану. И с того нукера, который хотел провести ночь с красавицей рабыней. Словом, ушла жадина-Эталмас, пришел жадина-Бучек.

Постоянное стремление к власти развило в нем особую проницательность он научился понимать самые скрытые движения души светлейшего. Настолько, что мог теперь самому себе говорить о власти над Тури-ханом, которую он все больше расширял.

Хана подкупало в новом любимце то, что он вслух высказывал пожелания, созвучные тайным ханским. Иной раз Тури мягко обвинял своего постельничего в развращенности. Вслух. Про себя он лишь удивлялся его сообразительности.

Бучеку это не составляло труда, потому что он судил о хане по себе. Он судил так обо всем человечестве, и если в случаях с другими людьми оказывался неправым, то со своей ошибкой не соглашался, а лишь думал, что люди не только подлы, но и скрытны!

Он заметил, что Тури-хан труслив. Впрямую не участвуя в сражении за Ходжент, он боялся, даже сидя в юрте, и убирал голову в плечи при всяком подозрительном звуке.

Бучек стал говорить, что хану вовсе необязательно лично идти в поход, если у него есть свои полководцы.

— Зачем подвергать опасности свою драгоценную жизнь? — вопрошал он.

— Хан должен убеждать нукеров в своей отваге.

— А разве кто-то из них в этом сомневается?

— Но другие могут подумать…

— Кто осмелится такое подумать, должен немедленно лишаться головы. Никто не должен усомниться в смелости повелителя степей.

Тури-хан согласно кивал головой и удивлялся, почему такая простая мысль не приходила ему в голову прежде?

Постепенно Бучек открыл выход мерзости, прежде дремавшей на самом дне души светлейшего. Имея в слугах людей чистых помыслами, хан пытался им подражать и свои пороки старался скрывать. С Бучеком необходимость в этом отпала.

А еще, благодаря новому любимцу, Тури познал такую остроту ощущений, о которой раньше и не догадывался. Имей он Бучека при себе прежде, избежал бы позорного провала с Заирой и подчинил бы себе Анастасию. После учебы, которую устроил бы ей Бучек, она вряд ли осмелилась смотреть на светлейшего так, как позволила себе однажды…

Мысль — учить покорности рабынь — пришла к Бучеку после того, как пленная аланка кинулась на хана с кинжалом.

— Это моя вина, — смиренно склонял он голову перед Тури-ханом. — Я недосмотрел. Но нужно ли впредь рисковать? Лучше всякую наложницу прежде готовить мне.

В глубине души он был даже благодарен дикарке. Теперь светлейший будет точно уверен, что без Бучека ему не обойтись!

Первой, кого он стал учить, и была то самая аланка. Для начала он раздел её донага.

— Чтобы проверить, не спрятала ли ты на себе ещё что-то, — посмеивался он, играя бичом и с усмешкой подмечая ужас, мелькнувший в глазах девушки.

Как она старалась быть мужественной, храбрая дочь маленького народа! Увы, силы были слишком неравны.

На свой первый «урок» Бучек позвал хана.

Аланка стояла посреди юрты обнаженная. Руки её были привязаны к веревке, продетой в укрепленное наверху юрты металлическое кольцо. Рот девушки закрывала повязка.

— Рот-то зачем завязал? — благодушно поинтересовался хан. — Пусть себе кричит!